Похищенная

Оглавление

Черт! Похоже, придется его как-то вынуть.

Схватившись за рукоятку обеими руками, я закрыла глаза и дернула, но топор даже не шелохнулся. Я попробовала потянуть сильнее, и меня чуть не вырвало от ощущения того, как кости и плоть сопротивляются, не отпуская свою добычу. Это нужно было сделать резко. Упершись ногой в основание его шеи, я зажмурилась, набрала побольше воздуха и выдернула топор. И тут же уронила его и согнулась в приступе рвоты.

Когда желудок успокоился, я присела рядом с телом, с противоположной от кровавой лужи стороны, и перевернула его на брезент. Он упал на спину. Его остекленевшие голубые глаза были устремлены в небо, а от головы на оранжевом брезенте остался широкий кровавый мазок. Лицо уже стало бледным, рот был вяло приоткрыт.

Быстрым движением я закрыла ему глаза — и не из уважения к мертвому, а потому что подумала обо всех тех случаях, когда должна была заставлять себя смотреть в них. И вот теперь я за несколько секунд решила этот вопрос, так что мне больше никогда не придется смотреть в них снова.

Повернувшись к нему спиной, я схватилась за край брезента, склонилась под этим отвратительным грузом вперед и, как бык, потащила его к сараю. Перетащить его через порог оказалось непросто, потому что он начал соскальзывать по брезенту. Мне пришлось подтягивать его, передвигать повыше и заворачивать края брезента, как салфетку. Потом я начала обеими руками толкать его, тянуть и втаскивать в сарай.

Неожиданно его рука выскользнула и коснулась моего колена. Я выпустила из рук брезент, отскочила и стукнулась головой о столб. Было жутко больно, но я была слишком сосредоточена, чтобы обращать на это внимание.

Я затолкала его руку обратно и обернула его брезентом. Я нашла какую-то веревку и связала его ноги и верхнюю часть туловища. Закутывая его, словно заботливая мамочка, я приговаривала про себя, что он больше уже никогда не причинит мне боли. Но ни одна клеточка моего тела не могла в это поверить.

Промокшая от пота, с гулко стучавшим пульсом, с болью во всем теле от физического напряжения, я заперла сарай и пошла в хижину, чтобы напиться. Утолив жажду, я легла на кровать, сжав в руке ключи, и уставилась на его карманные часы, висевшие на связке. Было пять часов — и это было впервые почти за год, когда я точно знала, сколько сейчас времени.

Сначала я ни о чем не думала, просто прислушивалась к тиканью часов, пока стучавшая в висках боль не улеглась. Потом я подумала: «Я свободна. Наконец-то я, блин, свободна».

Но почему я этого не ощущаю?

Я убила человека. Я — убийца. Я такая же, как он.

Все, от чего я избавилась, было всего лишь его тело.

Во время одной из первых пресс-конференций, которые я дала, вернувшись домой, — я по глупости решила, что если с этим побыстрее покончить, то они и в самом деле перестанут звонить и следить за мной из своих фургонов, — один лысый мужик, подняв над головой Библию, нараспев произнес:

— Ты не должна убивать. Ты отправляешься в ад. Ты не должна убивать. Ты отправляешься в ад!

Когда стоявшие рядом люди вытащили его из зала, толпа дружно вздохнула, а потом снова обратила свое внимание на меня. Зажглись огоньки камер, и кто-то сунул мне под нос микрофон.

— Что вы могли бы ответить на это, Энни?

Глянув на толпу и на спину удаляющегося лысого мужчины, продолжающего монотонно бормотать себе под нос, я подумала: «Я и так уже в аду, козел!»

Иногда, док, мне хочется поговорить с мамой обо всех этих вещах, о чувстве вины и стыда, о раскаянии, но насколько я обладаю настоящим талантом взваливать всю вину на себя, настолько же моя мама умеет уклоняться от нее. Это как раз одна из причин, почему я до сих пор не разговаривала с ней после нашей ссоры, да и она тоже не предпринимала таких попыток. Это меня не удивляет, но я почти уверена, что теперь обязательно позвонит Уэйн.

Черт, я чувствую себя в эти дни так одиноко, что готова даже попробовать совместными усилиями провести один из ваших экспериментов под названием «Встречай свои страхи лицом к лицу». Ведь это же так глупо, что я по-прежнему ощущаю себя в опасности. Выродок мертв. Я в безопасности настолько, насколько это вообще возможно. Может кто-нибудь объяснить все это моей психике?

Сеанс семнадцатый

— Знаете, док, хотя вы и даете мне все эти техники, как преодолеть свои страхи или объяснить их, я все равно продолжаю повторять себе, что все это в конце концов уйдет само собой, особенно после того как я столько прочитала обо всех этих невеселых вещах. Но на этой неделе в дом ко мне вломился какой-то придурок.

Вернувшись после утренней пробежки, я застала следующую картину: в доме ревет сигнализация, на дорожке стоит полицейская машина, косяк задней двери выбит, а окно в моей спальне распахнуто. Судя по сломанным веткам кустарника внизу, именно таким образом этот мерзавец и выбрался наружу. Вроде ничего не пропало, и копы сказали, что они мало что могут сделать, пока я не выясню, что у меня действительно украли. Они также сообщили, что недавно по соседству произошла еще пара проникновений в жилище со взломом и в тех случаях они также не нашли никаких отпечатков, как будто от этого мне должно было стать легче.

После того как они разъехались по домам, а мое лихорадочно дергающееся тело успокоилось до периодических одиночных подрагиваний, я направилась к себе в спальню, чтобы переодеться. В коридоре я внезапно остановилась. «Зачем было так рисковать, вламываясь внутрь, если ничего не украдено?» Что-то здесь было не так.

Я медленно обошла весь дом, стараясь думать, как злоумышленник. О’кей, выбил заднюю дверь, поднялся наверх, дальше что? Заскочил в гостиную — каких-то мелких вещей здесь нет, стереоаппаратура и телевизор слишком большие, чтобы по-быстрому прихватить их, особенно если он пришел пешком. Бежать по коридору в спальню, чтобы поискать ценности в выдвижных ящиках?