Подлодки адмирала Макарова

Оглавление

Гардемарин, уяснивший, что его карьера только что треснула из-за самодура-кавторанга, покрылся пятнами, видными даже в скудной подсветке поста, отдал честь и убыл в нос нести вахту на койке. Сквозь незакрытый межотсечный люк слух о жестокой каре, свалившейся на офицера, растекся по экипажу. Ежели офицера так разделал, что командир прикажет за провинность делать с простым матросом или боцманатом? Крут капитан, верно, может и под килем протянуть, как в старые парусные времена. Хоть и не первый раз с Бергом в море, за доброго начальника его почитали, а тут ощутили разницу меж обычной учебой и накануне войны. Каждый на своем месте начал шпынять нерадивых:

— Как сейчас размажу… по переборке! Тебя будет легче закрасить, чем отскрести…

Упавший духом Синявин поймал Ланге и спросил, что теперь делать.

— Известно что, — ответил старпом. — Мух давить. Представляете мысленно муху, плющите ее с доворотом, после воображаете следующую. И так до Севастополя.

Что мы, собственно, нарушаем, бодрил себя тем временем Берг. «Катран» безоружный, небронированный. Никто не запрещает таким судам через проливы шастать. Ну да, вежливее всплыть. Но никто на такой случай правил не писал. Лодки в диковинку, какие еще правила. Забавно, кто-нибудь выслушает мой бред, если и впрямь попадемся?

Корабль проскребся пятнадцать миль в глубь Босфора, после чего Ланге попросил лечь на дно до темноты, не разряжая батареи досуха. Иначе будем пары разводить, дрейфуя или стоя на якоре. Тронулись в ночь, когда правоверные отмолили свои намазы. Золотой Рог появился на правом траверзе лишь под утро.

В предрассветном тумане капитан выбрался на мостик. Судя по отсутствию суеты, их прибытие прошло незамеченным. Вражеская акватория с неприятно узким входом, полная судов и маленьких весельно-парусных лодок, мутнела поблизости. На юг удалялся среднего размера броненосец с корветским парусным вооружением.

— Я был в Константинополе, Александр Маврикиевич, — старпом опустил бинокль. — Турки зовут его Стамбулом. Азиатчина. Святой Софийский собор обнесли минаретами, налепили полумесяцев, ныне это мечеть во славу Аллаха. Дай бог нам исправить несправедливость.

— Хотите лично минареты порубать, Конрад Карлович?

— До этого охотники найдутся. Мне бы по-скромному — утопить корабли, что минареты охраняют.

Берг тоже опустил бинокль.

— Внутрь рискнете, коль приказ будет?

— Непременно. Закавыка — как обратно выбраться, когда турок начнет нас нежно любить.

— Будете решать задачи, старпом, по мере их поступления. Командуйте погружение. Уходим домой.

— Есть. Скажите, капитан, — спросил Ланге уже на нижней палубе. — Как вам сие — построить лодку, взрастить экипаж и уйти навсегда?

Берг помедлил с ответом.

— Привык. «Щуку» оставлял — сердце рвалось. С «Барракудой» проще. А ныне не до возвышенных чувств. Видел корвет в тумане? Таких зверюх у них восемнадцать. Чтоб у турка остались лишь рыбацкие фелюги, надо много таких «Катранов».

— Война. После нее долго мир будет, да, Александр Маврикиевич?

Кавторанг усмехнулся. До чего же они разные. Живой и общительный Карл чем-то напомнил Малыша Джона. Семья Ланге долго жила среди русских. Размеренности и педантичности, как у Бергов, у них почти не осталось.

— При встрече спросишь у генерал-адмирала. А звезды на погоны собирай не медля. Следующая, говоришь… Нам бы эту кампанию пережить.

Опять до темноты крались на глубине, выгребая против течения. Штурман превратился в собственную тень от усталости. Синявин заорал, как резаный, в лодочной тишине: во сне к нему приползла крыса. Берг скривился: в замороженном и пустом корпусе из Питера не могли завести. Значит — уже местный грызун.

Среди Черного моря при погружении на перископную ввиду очередного парохода один из гардемаринов воскликнул шепотом:

— Навстречь под водой движется подводная лодка!

Ланге ужом протиснулся в рубку и приник к иллюминатору. Точно — впереди слабо мерцал источник света.

— Расстояние не меняется. Полагаете, господин гардемарин, она идет впереди?

— Не могу знать, ваше благородие. Верно, кормовой огонь.

Старпом глянул на вахтенного офицера с насмешкой и жалостью.

— Видимость под водой четыре сажени. Вы в самом деле решили, что засекли чужую подлодку? Ваш рапорт, офицер, войдет в историю. На будущее при спуске с мостика в рубку извольте соблюдать аккуратность. Вы своей военно-морской лапищей ходовые огни включили.

Если недавнему выпускнику Морского кадетского корпуса почудилась встречная лодка, что подумала вахта парохода, увидавшая под водой светляк?

До Севастополя больше ничего примечательного не запомнилось. Только порт оказался не конечной точкой пути. К огорчению Макарова, его друга отзывали в столицу.

— Приказ есть приказ, Степа. И он правильный. Ты в курсе, я только в походе хорошо командую. На берегу должен сам быть и во все нос сунуть. В Питере сразу четыре штуки закладывают из серии «Катран», а я пробовал семисоттонную пробить. На полтора месяца отлучился — и вот, получите-с.

— Да ясно. Неужели сам не хочешь турку торпеду влепить?

— Поручаю тебе.

— Не заржавеет. Кстати, Саш, для чего такая здоровая, семьсот тонн? Куда на ней идти сподобился?

— Куда Государь Император пошлет, — Берг грустно улыбнулся. — В Ла-Манш.

Глава вторая

— Господа офицеры! По велению Его Императорского Величества Россия объявила войну Турции.

Ожиданная неожиданность на миг лишила всех дара речи. Затем по залу пронесся возмущенный ропот. Манифест Александра Второго зачитал Кишиневский епископ во время торжественного молебна. О начале войны Черноморский главнокомандующий узнал из каблограммы от цивильного лица. Сухопутные силы только-только начали выдвигаться к румынской границе и Кавказу, флот на рейдах и в гаванях, а не у неприятельских портов.