Русская жена арабского наемника

Оглавление

Айдарка, словно услышав мои вопросы, усмехнулся и, безжалостно заикаясь, пропел:

— Даа, а я и не ск-к-крск-скрывваю, что рработаю на Моссад! Или ты думаешь, каждый еврейский музыкант свободно говорит по-арабски, английски и арамейски? Или что я так быстро и легко могу-гу-гу п-п-риехать к а-аар-рабам?

— Ну, татары, вы всех сделаете! — рассмеялась я. — Не факт, что ты не продаешь эти сведения и татарским покровителям в Турции! Айда, мне жаль, что я тебя приняла за обычного человека, но, тем не менее, наш уговор в силе?

С презрением он поднялся, бросил мятую гинею — плату за стакан воды — в пепельницу и проскрипел по-татарски:

— Айе, кызыл!

То есть «Да, деваха». Меня уже ничто не держало в этом миллионном муравейнике, и прохлада шикарного автовокзала с автобусами Круппа приветливо встретила тишиной и безмятежностью. Уткнувшись носом в стекло двухэтажной громадины, я дремала всю долгую дорогу в еще один древний город.

Глава 19. Навстречу несчастьям!

Наг Хаммади (вспоминили Нага из Киплинга?) — один из древнейших городков Африки, причем, оплот коптов. Если раньше коптами называли практически всех египтян, то сегодня лишь христиан. На ослике, везущем подвядший салат и бананы, я с мальчиком лет шести, которого родители отправили из деревни на заработок, еду с вокзала на окраину. Малыш в полосатом платьице-галабее, с надежой смотрит на меня — я хоть и закутана в палантин и в длинном платье, но многовековое чутье египтян, переживших не одно нашествие, подсказывает ему, что рядом чужак. Поэтому пытается он с меня взять сумасшедшую сумму в три фунта — стоимость всей тележки его товара, а я, как ни странно, не отказываю несчастному, а даю еще больше: купи себе колы и чипсов, сынок!

Спрыгнув возле утонувшей в песках часовни, я медленно хожу среди холмиков и наступающих на кладбище новеньких домов, весело раскрашенных в желто-розорвые оттенки. Кладбищу около двух тысяч лет и оно видело многое. В том числе, именно здесь якобы пара коптов выкопала несколько знаменитых свитков — оригинальные, не подвергшиеся ошибкам переписчиков, свитки с Евангелиями. Я не знала бы куда мне двигаться, если бы не назойливый запах фуля — фасолевой похлебки с перцем, чесноком и тоаматами. По ней безошибочно можно обнаружить жилье на Ближнем Востоке, в Египте так же. Идя на одуряюще пряный запах, почти провалилась в огромную яму, огороженную парой засохших кустов. В сложенной из мусора и досок хижине сидел толстенный дядька в очках и костюме, мешая на походной плитке похлебку.

— Здравствуй, учитель, не скажешь ли, где мне найти уважаемого и драгоценного Наима?

— Проходи, сестра, отдохни. — Он протянул мне ложку с дымящейся фасолью, с которой ел сам, и мне пришлось с содроганием и внешней благодарностью проглотить угощенье. Расстелив газету и отдав мне ложку, толстяк макал в варево лепешки и, чавкая, высасывал подливу, а потом с восторгом зажевывал фасольками. Я вяло осмотрелась по сторонам — внутри хижинка выглядела мило, если б не вековая грязь: коврики, покрывала, вездесущие аляповатые сувенирчики made in China, тряпичные цветочки и пластиковые картинки с арабской вязью делали жилье достойным костюма дядьки. Вытерев рот отрывком Аль Ахрама, главной газеты страны, толстяк снял очки и признался:

— Наим — это я, Маркус давно сообщил мне по скайпу о тебе. И, открыв покрывало, показал заляпанный ноутбук с прикрученнными на соплях проводками и антикварной розеткой. — Про рукопись знаю, но получить тебе ее надо в доме Мины, а он мусульманин. И головорез. Я туда ни ногой. Пойдешь сама. И просить будешь сама. И все муки перенесешь сама — твоя Судьба и твой выбор.

Я разделась догола в его каморке за камышевой перегородкой, шелковым платком от Hermes, как бы в насмешку изображавшему пески и верблюдов, вытерлась вся, макая драгоценный тысячедолларовый шелк в грязный огромный тазик, и истерично смеясь, повторяла надпись на платке класса лакшери «только химическая чистка». Затем натерлась смесью масел бергамота, пачули, магнолии и сосны, натерла шелком и цветами жасмина волосы и переоделась в свою нормальную одежду.

Как невероятно давно это было! Серебряные в стразах сандалии от Джимми Чу, легкое шелковое платьице от Анны Молинари, полное отсутствие нижнего белья за его ненужностью, почти высохший лакшери платок в верблюдах и арабах и очуменный рюкзак с сумкой почтальона от Кэд Кидстон, в котором были мои лохмотья и ноутбук. Наим вяло поприставал ко мне, увидев доступную белую. Я почтенно отнекивалась и отталкивала его пропотевшее в костюме тело. Толстяк в огромных очках снял с мизинца серебряный перстень и с поклоном передал мне:

— Папский перестень, внутри несколько секций. Отвали у башенки крышу — высыпется яд. Нажми на пружинку слева — выйдет печать. Покрути против стрелки часов — выпадет отравленная игла. Теперь ты готова.

Не запомнив ничего, я уже садилась в чью-то Хонду, подъехавшую незаметно из-за могильных оград. Мужик по обыкновению не поздоровался — признаком хорошего тона у арабов считается вообще не замечать женщину и не отвечать на ее слова и движения. Ялла! Мы рванули навстречу несчастьям.

Глава 20. Во имя любви

Дом Мины оказался огромным отелем с кучей грязных комнат, лифтом без двери, но зато летающим по всем пяти этажам быстрее лани, кучей пластмассовых растений и массой прихлебал-мужиков, грызших арбузные семечки при дверях, на полу, в коридоре. Все они абсолютно не реагировали на белую бабу, одетую как для прогулки по Елисейским полям, а просто позволяли мне перешагивать через их вытянутые ноги и заглядывать мне под юбку. Теперь будет скачок рождаемости — только лишь из-за того, что они увидели у бесстыжей русской, не носившей нижнего белья. Их многочисленные жены с благодарностью будут чувствовать всю накопившуюся за день мужскую силу. Толкнув золоченую пластиковую дверь, я вошла в гостиную. Сидевшая за столом компания замерла — они меня явно не ждали. Мина — лысый, вертлявый коротышка — ковырял зубочисткой во рту и так и замер с ней. Его подхалимы заорали на меня на плохом английском, требуя объяснений. Я спокойно ответила, что приехала в качестве подарка из Хургады от Мохамада, его друга — владельца сети популярных у немцев отелей. Мина, счастливо и, громко рыгнув, с зубочисткой и напрягшимся дружком, повел меня в свою спальню. Кровать оказалась огромной, коротышка — большим фантазером, кончавшим сразу же после понимания того, какое белокожее счастье ему сегодня привалило. Я зажмурила глаза, чтобы не видеть этого подонка и молча терпела его прихоти. Погоди, я еще отыграюсь на тебе, сволочь! Как индейцы срезали скальп белокожим, я буду брать от вас, ублюдков, по трофею и потом вас же ими доводить до судорог!