Тайна старой девы

Оглавление

Но было еще горячее сердце, у которого сиротка могла искать утешения, — сам Гельвиг любил девочку как своих родных детей. Правда, он не смел выражать это открыто, исчерпав весь запас своей энергии в тот знаменательный вечер, но он постоянно заботился о Фелисите. Как и Натанаэль, она имела свой уголок в комнате приемного отца. Там никто не мешал ей ласкать своих кукол и убаюкивать их песнями, которым ее научила покойная мать. Когда Фелисите минул шестой год, она так же, как Натанаэль, стала брать уроки у учителей. Как только начинал таять снег, и на клумбах появлялись крокусы и подснежники, Гельвиг ежедневно отправлялся с детьми в свой загородный сад. Там дети учились и играли, возвращаясь домой только к обеду.

Госпожа Гельвиг редко ходила в сад, который один из предков Гельвига устроил в старофранцузском стиле. Из зелени выглядывали бронзовые статуи в натуральную величину. Эти светлые фигуры резко выделялись на темном фоне тисовых деревьев, и прелестные обнаженные формы Флоры и Прозерпины, как и мускулистая нагота похитителя последней, тотчас же привлекали внимание входившего в сад, и приводили в ужас госпожу Гельвиг. Сначала она властно требовала, чтобы муж удалил «греховные изображения человеческого тела», но Гельвиг спас своих любимцев, показав завещание отца, категорически воспрещающее перемещение статуй. Тогда госпожа Гельвиг поторопилась окружить скульптуры целым лесом вьющихся растений. В один прекрасный день Генрих, по приказанию хозяина, с восторгом вырвал всю эту зелень, и с тех пор госпожа Гельвиг избегала посещать сад, опасаясь погубить свою душу и не желая видеть насмешливо улыбающихся бронзовых свидетелей ее поражения. Именно поэтому сад и стал любимым местом пребывания Фелиситы. За стеной из тисов находился большой луг, который пересекал шумящий мельничный ручей. По его берегам росли густые кусты орешника, а маленькая плотина покрывалась весной полевыми цветами.

Фелисита училась неутомимо, но когда Гельвиг наконец объявлял, что на сегодня учение окончено, она вся преображалась. Девочка без конца могла бегать по лугу, с быстротой молнии влезала на деревья, а через минуту уже лежала внизу у ручья. Заложив руки за голову, она задумчиво смотрела на зеленый ковер ореховых листьев и мечтала.

По небу проносились белые облака. Глядя на них, девочка вспоминала свое загадочное прошлое. Такое же белое и блестящее было платье ее матери, все усыпанное цветами. Фелисита до сих пор удивлялась, что мать не дала ей ни одного цветка. Она раздумывала над тем, почему ей тогда не позволили разбудить маму поцелуями, как она делала это каждое утро. Она не знала, что мать, всегда обращавшаяся с ней так нежно, давно умерла. Гельвиг не решался сказать ей правду. Хотя она, по прошествии пяти лет, уже не плакала так горько и не просила с таким жаром отвести ее обратно к родителям, но всегда говорила о них с трогательной нежностью и несокрушимо верила в двусмысленное обещание приемного отца, что она когда-нибудь снова увидит их. О профессии своего отца она тоже ничего не знала. Он сам не захотел этого, и Гельвиг строго следил за тем, чтобы никто в доме не говорил с Фелиситой о прошлом. Но он не подумал о том, что давно сторожившая его смерть откроет эту тайну. Он давно был неизлечимо болен, но, как и все легочные больные, надеялся на долгую жизнь. В любимый сад его уже вывозили в кресле, но он списывал это на временную слабость и строил планы обширных построек и путешествий. Однажды вечером доктор Бем вошел в комнату Гельвига. Больной сидел за письменным столом и усердно писал, окруженный со всех сторон подушками.

— Что за выдумки? — воскликнул доктор, грозя тростью. — Черт возьми, кто позволил тебе, писать? Изволь сейчас же положить перо!

Гельвиг повернулся к нему с веселой улыбкой.

— Вот тебе еще один пример, — сказал он насмешливо. — Я всегда говорю, что между доктором и смертью существует неразрывная связь... Я пишу Иоганну о маленькой Фее и меньше всего думаю теперь о смерти, но вдруг, во время твоего прихода в дом, у меня вышла из-под пера такая фраза...

Доктор наклонился и прочел вслух: «Я высокого мнения о твоем характере, Иоганн, и поэтому безусловно поручил бы тебе заботиться о вверенном мне ребенке, если бы я умер раньше, чем...»

— Баста, сегодня больше ни слова! — сказал врач, выдвигая ящик письменного стола и кладя туда неоконченное письмо. Затем он сосчитал пульс больного и украдкой взглянул на два красных пятна, горевших на резко выступающих скулах Гельвига.

— Ты точно ребенок, Гельвиг! — проворчал Бем. — Стоит мне отвернуться, как ты сейчас же делаешь глупости.

— Ты постоянно мучаешь меня... Вот подожди, в мае я удеру отсюда, и тогда можешь искать меня в Швейцарии.

На следующий день окна комнаты больного в доме Гельвигов были открыты настежь. Сильный запах мускуса вырывался на улицу, а по городу расхаживал человек в траурном платье, извещая по поручению городских властей о том, что господин Гельвиг скончался час тому назад.

Глава VI

У задернутого зеленой занавеской окна, выходившего в прихожую, стоял роскошный гроб с останками Гельвига. Массивные серебряные ручки гроба блестели, голова покойного лежала на белой атласной подушке. Рядом благоухали только что срезанные цветы.

Фелисита сидела в темном уголке за кадками с олеандрами и померанцевыми деревьями. Два дня она не видела своего приемного отца, а комната покойного была заперта. Но теперь она стояла, преклонив колени, на холодном каменном полу и неподвижно смотрела в это чужое лицо, с которого смерть стерла выражение безграничного добродушия. Девочка присутствовала при последних минутах Гельвига, но не поняла, что с волной крови, хлынувшей у него из горла, все кончилось. Он посмотрел на нее с непередаваемым выражением, когда ее вывели из комнаты. Озабоченная и взволнованная, ходила Фелисита мимо открытых настежь окон комнаты больного. Она знала, как остерегался он каждого дуновения ветерка, а теперь с ним так обращались! Она удивилась, что вечером не затопили камин, и попросила позволения отнести больному лампу и чай. Фридерика сердито крикнула ей: «Да что ты, не в своем уме или не понимаешь по-немецки? Он умер, умер!» Теперь Фелисита увидела его изменившимся до неузнаваемости и начала, наконец, понимать, что такое смерть.