Предупреждение Эмблера

Оглавление

— Никаких, — ответил бледнолицый молодой человек в синем блейзере. — Как мы уже отмечали, Таркин изменил внешность. Хирургическим способом.

— Типичный ход для предателя, — вставил Уэкслер.

— Но базовые лицевые индексы постоянны, — продолжал эксперт-визуалист. — Невозможно изменить расстояние между глазными впадинами или наклон надглазничных каналов. Нельзя изменить изгиб нижней и верхней челюстей, не повредив при этом зубы.

— Вы это к чему? — рявкнул Закхейм.

Эксперт посмотрел в его сторону.

— К тому, что пластическая хирургия не затрагивает основную костную структуру черепа. Нос, щеки, подбородок — это поверхностные выпуклости. Компьютерная система лицевой идентификации позволяет смотреть глубже, сосредотачиваться на том, что не поддается изменению. — Он протянул Закхейму еще одну фотографию. — Если это Таркин, — на снимке был мужчина лет тридцати, единственный белый в толпе азиатов, — то и это тоже он. — Рэндалл постучал пальцем по снимку из монреальского аэропорта.

Заместитель начальника Отдела консульских операций Франклин Рансиман пока отмалчивался. Это был сурового вида мужчина с пронзительными голубыми глазами, резкими, выразительными чертами лица и тяжелым лбом, в дорогом серо-синем костюме. Сейчас он откашлялся.

— Не вижу причин откладывать решение.

Присутствие Рансимана раздражало Закхейма; в конце концов руководство группой поручили ему. Он выжидающе посмотрел на старшего по чину.

— Уведомить все наши резидентуры, — продолжал, ни на кого не глядя, Рансиман. — Поставить задачу. — Он произнес эти слова с нескрываемым отвращением. — Взять живым или уничтожить.

— Я бы предложил задействовать другие агентства, — процедил сквозь зубы Закхейм. — ФБР, ЦРУ...

Заместитель начальника отдела медленно покачал головой.

— Если понадобится, мы обратимся с просьбой о выделении дополнительных ресурсов, но втягивать наших коллег не станем. Я человек старой школы. И всегда верил в принцип самокоррекции. — Он помолчал и затем обратил пронизывающий взгляд на Итана Закхейма. — Мы здесь приучены сами убирать свое дерьмо.

Глава 18

Париж

Когда это случилось — и что именно случилось? Сюрприз за сюрпризом. И один из самых больших — сама Лорел. Снова, не в первый уже раз, на нее обрушилось нелегкое испытание — и снова она вышла из него целой и невредимой. Ее устойчивость, выдержка, способность противостоять внешним воздействиям поражали. Близость смертельной опасности лишь обострила уже проснувшиеся в них чувства. Одним из них был страх, но открылись и другие. Все чаще и чаще Эмблер ловил себя на том, что думает во множественном числе первого лица — мы, нас, нам, а не я, меня, мне. То, что случилось с ними, сплелось из слов, взглядов и общих эмоций — восторженных и угнетенных. Из боли и передышки от боли. И тихого смеха. То, что сплелось, было легкой, почти невидимой паутинкой, и он знал — ничего крепче и прочнее на свете нет.

То, что случилось, было маленьким чудом. Они сотворили нормальность там, где ее не было; они разговаривали так, словно знали друг друга многие годы. В постели — он сделал это открытие прошлой ночью — их тела идеально и совершенно естественно, словно созданные одно для другого, слеплялись в одно целое. Соединение их в любовном порыве рождало блаженство, а иногда даже что-то более эфемерное — что-то вроде небесной безмятежности.

— С тобой мне покойно, — сказала Лорел, когда они лежали, обнявшись, под простынями. — Странно, да?

— Нет, хотя искушать судьбу, может быть, и не стоит, — улыбнулся Эмблер. Вообще-то он уже подумывал о том, чтобы перебраться в другой отель, но потом решил остаться на месте — риск новой регистрации был слишком велик.

— И опять же, ты ведь уже знаешь, что я чувствую, да?

Эмблер не ответил.

— Иногда мне кажется, что ты знаешь обо мне все, что только можно, хотя такого не может быть.

Моя Ариадна. Моя прекрасная Ариадна.

— Есть факты, а есть правда. Я не знаю факты. А вот правду о тебе, возможно, знаю.

— Не всем, думаю, это нравится. Ощущение, что тебя видят насквозь. — Она помолчала. — Наверно, я тоже должна чувствовать себя немного неуютно. Как будто какое-то твое тайное прегрешение становится вдруг явным, только в тысячу раз хуже. Но я почему-то ничего такого не испытываю. Может быть, потому, что мне все равно, узнаешь ты о моих прегрешениях или нет. Может быть, потому, что хочу, чтобы ты увидел меня такой, какая я есть. Может быть, я устала от того, что мужчины, глядя на меня, видят только то, что им хочется видеть. А когда тебя видят насквозь... это что-то необыкновенное.

— Мне достаточно и того, что видят все, — с улыбкой сказал Эмблер, привлекая ее к себе.

Их пальцы переплелись.

— Знаешь, дети иногда говорят: «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю...» — Губы ее растянулись в улыбке, как будто его улыбка передалась ей. — Расскажи, что ты знаешь обо мне.

— Думаю, ты очень тонкая, чувственная и впечатлительная.

— И все? Мог бы вытянуть и побольше, — усмехнулась она.

— В детстве ты отличалась от других детей. Может быть, держалась чуть в стороне. Не чуралась других, но ты, наверно, могла видеть то, что не замечали другие. Ты и в себе такое находила.

Лорел уже не улыбалась — словно зачарованная, смотрела она на него.

— Ты заботливая, честная, но и закрытая. Ты редко позволяешь людям заглянуть в тебя, узнать настоящую Лорел Холланд. А когда ты все же впускаешь кого-то, то уже навсегда. Ты верна такому человеку. Ты трудно сходишься с людьми, но если сходишься, то для настоящей, а не показной дружбы. Иногда ты жалеешь, что не умеешь строить другие отношения, менее прочные, такие, которые легко создавать и легко прекращать. — Эмблер помолчал. — Ну как? Не промахнулся?