Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)

Оглавление

Франко подошел и расцеловал ее в обе щеки.

– Привет, комиссар. Все хорошо?

– Все хорошо не бывает. И мне, честно говоря, жаль взваливать на тебя то, что не хорошо.

– Наша задача – превратить то, что не хорошо, в то, что хорошо.

Он снова отошел к столу и раскрыл лежавшую на нем папку. Наверняка он заранее основательно изучил ее содержимое. Морин села против него в шикарное кожаное кресло.

– Ситуация, конечно, не из приятных, но при твоей работе надо относиться к таким вещам с философским спокойствием.

– Ты оптимист, Франко, да и я не пессимистка, но твоя оценка ситуации, на мой взгляд, уж слишком оптимистична.

– Давай еще раз все обговорим.

Морин пожала плечами. Сомнений нет: то, что Франко так легкомысленно назвал неприятностями, еще даже и не начиналось. Ночь и утро с Коннором отодвинулись куда-то далеко, за пределы ее жизни, как будто она, взломав дверь, ненадолго проникла в чужую.

– Давай.

Франко подошел к открытому окну и встал к нему спиной, опершись на подоконник.

– Излагай факты.

– Албанец Авенир Галани явился неизвестно откуда и стал раскатывать по Риму на шикарных машинах, посещать аристократические салоны, вращаться в артистических кругах, представляясь музыкальным и киношным продюсером. Его поведение, его деньги сразу бросились всем в глаза. Сверху нам спустили приказ присмотреть за ним. Были подозрения, что он связан с албанской мафией и занимается транспортировкой наркотиков. Мы установили, что на родине за ним тянется длинный уголовный шлейф. Почти год мы следили за ним и в конце концов пришли к выводу, что этот Авенир Галани – попросту шалопай. Очень богатый, с непонятными источниками доходов, но тем не менее шалопай. А он оказался прожженным хитрецом. Всякой хитрости и ловкости рук, как тебе известно, есть предел: рано или поздно никакой хитрец не удержится, чтоб не похвастаться своей хитростью. Вот и Авенир попался в эту западню. Он завязал роман с восходящей телезвездой, из тех, что ради карьеры мать родную продадут. Влюбился в нее без памяти и всячески распускал перед ней хвост. Мы понаставили жучков в его квартире, и как-то ночью он похвастался своей старлетке, что собирается провернуть дельце на много миллионов евро. А потом якобы запустит в производство фильм, где она будет сниматься. Мы ужесточили наблюдение – круглые сутки глаз с него не спускали. И наконец нам стало известно, что в лесу Манциана должна состояться передача крупной партии наркотиков, которые Авенир потом сбудет по своим каналам. Операция проводилась совместно с полицией Витербо. Мы устроили засаду и накрыли их с поличным. Все были арестованы на месте, кроме Галани. Он засек нас раньше и умудрился проскочить через полицейские кордоны. Я и еще несколько человек пустились в погоню и в лесу набрели на незаметную поляну, где был запаркован «БМВ». Галани добежал до машины, открыл дверцу, нагнулся и взял оттуда что-то. А когда выпрямился, в руке у него был пистолет, и он выстрелил в меня.

– Сколько раз?

– Один.

– И что ты?

– Я тоже выстрелила.

Слова Морин эхом раскатились по комнате, как сухой щелчок ее пистолета.

– И убила.

В вопросе Франко полностью отсутствовала вопросительная интонация.

Морин ответила кратко и односложно, словно поставила росчерк пера на признательных показаниях.

– Да.

– И что было потом?

– Я услышала шум в кустах справа. Укрылась за деревом, потом обшарила окрестности, но ничего больше не нашла. Я решила, что в кустах прошуршал потревоженный ночной зверь.

– А дальше?

– Вернулась на поляну, к машине.

– И что обнаружила?

– Труп Авенира Галани в том же положении.

Тот миг Морин никогда не забудет. Впервые ей пришлось убить человека. Окаменев, она смотрела на неподвижную фигуру, на широко раскрытый рот, как будто жизнь покинула тело именно через него, а не через опаленное порохом отверстие в левой стороне груди, из которого на мокрую траву натекла лужица крови. Вокруг сверкали огни мигалок, слышались отрывистые приказы и шорох шин по гравию, а Морин все стояла, придавленная страшным бременем, тяжкой ответственностью за то, что решилась отнять у человека жизнь. Можно было оправдаться тем, что Авенир Галани заслужил свою пулю, – это и высказал в философском комментарии полицейский из ее группы, подойдя сзади:

– Не пытайся прищемить хвост всему миру, иначе рано или поздно он прищемит хвост тебе.

Слова до сих пор звучали у нее в ушах, но она так и не вспомнила, кто их произнес.

В нахлынувшие на нее воспоминания резко вклинился деловой голос адвоката Франко Роберто.

– А пистолет?

Морин вернулась с той поляны в его кабинет.

– Пистолета не было.

– В тот момент или вообще не было?

Морин резко вскочила на ноги.

– Что за странные вопросы ты задаешь?

Франко тряхнул головой, и Морин поняла, что провалила экзамен.

– Не я их задаю. Тебе их зададут на суде. И отвечать на них надо будет не так, как ты отвечаешь.

Морин вновь упала в кресло.

– Прости, Франко, нервы на пределе.

– Понимаю. Но сейчас ты больше, чем когда-либо, должна держать себя в руках.

Ее покоробил покровительственный тон друга.

– Франко, у Галани был пистолет, и он стрелял в меня. Я пока не выжила из ума и не умею врать. Кому-кому, а тебе этого доказывать не надо. Или надо?

В комнате повисло неловкое молчание.

– Ты мне не веришь?

– Не имеет значения, верю я или нет, Морин. Мне платят не за то, чтобы я верил, а за то, чтобы заставлял других верить. В данном случае мне надо заставить присяжных поверить в то, что пистолет был.