Нарисованная смерть (Глаза не лгут никогда)

Оглавление

– Что вы понимаете в искусстве, чтоб рассуждать о нем?

– В искусстве, признаться, немного. Моя стихия – цифры, в них я разбираюсь основательно.

Он снова взял со столика папку, положил на колени и начал перелистывать подшитые бумаги. Найдя нужный документ, он водрузил на нос очки в золотой оправе.

– Вот, пожалуйста, наглядный пример, роман этого Левина. Четыре миллиона вы заплатили, только чтобы перекупить права у «Юниверсал», которая и не очень-то была заинтересована в их приобретении. Но агент автора сыграл на повышение, и вы заплатили четыре миллиона за то, что можно было купить за двести тысяч. Если помните, мы вам советовали выждать, так нет, вам надо было сразу в омут головой.

– Это замечательный роман. Я не могла его упустить.

– Не спорю, но за такие деньги можно было купить все романы Скотта Левина и его самого в придачу. Желаете обсудить еще и фильм, снятый вами по этому роману?

– Исключительный фильм. На премьере в Лос-Анджелесе было море людей.

– А в кассах – море крови. Вы истратили на него сто пятьдесят миллионов, а окупили от силы восемнадцать. А ваш мюзикл «Клоуны», обещавший стать вторыми «Кошками»?… Десятки миллионов долларов ушли на то, чтобы дать один-единственный спектакль. Вы написали и поставили пьесу на музыку пианиста из бара, с которым познакомились в очередном круизе.

– Он гений!

– Может быть, но это понимаете только вы. Весь остальной мир убежден, что ему лучше играть в баре.

Орлик захлопнул папку и положил ее на столик.

– Думаю, продолжать не имеет смысла. Подобных случаев было немало, и все они задокументированы. Если угодно, можете пригласить независимого эксперта.

Шандель растерялась и на мгновение сделалась похожа не на мифическую Горгону, а на человека. Плечи беспомощно поникли, как будто она только сейчас осознала происшедшее.

– Сколько у меня осталось?

Макайвори вновь вышел на первый план:

– Необходимо заплатить налоги и рассчитаться с банками. Если продать все произведения искусства, собранные здесь, думаю, у вас останется, не считая самой квартиры, что-нибудь около двухсот тысяч долларов. Но в свете всего вышесказанного едва ли вы сможете позволить себе такую роскошь, как ее содержание.

Нервы у хозяйки сдали окончательно. Она открыла рот, собираясь вновь заорать, и от натуги лицо ее побагровело.

– Это моя квартира! Стюарт-Билдинг – наше родовое гнездо! Я никуда отсюда не уйду, понятно вам? Никуда!

Макайвори испугался, что она сорвет голосовые связки. Истерические крики достигли сверхзвукового уровня. Юрист поднял руку и глянул на свой шикарный «Ролекс» – только чтобы не смотреть в эти налитые кровью глаза.

– Вы не уйдете, а мы уходим. Нам пора. Думаю, вам лучше остаться одной и поразмыслить над тем, что мы вам сообщили. Мое почтение, мисс Стюарт.

Адвокаты синхронно поднялись. Осуществленное желание надавать пощечин – хотя бы и в переносном смысле – этому скандальному, самовлюбленному существу оставило у обоих в душе горький осадок. Они не чувствовали своей вины в финансовом крахе клиентки, но их удручала пустота, образовавшаяся внутри после того, как они сообщили ей, что она не сможет больше жить той жизнью, к которой привыкла.

Джейсон Макайвори и Роберт Орлик направились к лифту, находившемуся прямо в прихожей. Видя, что они уходят, Шандель растеряла весь свой гнев, и его место тут же заняло что-то холодное и липкое, чему она пока не подобрала названия. Впервые в жизни она почувствовала себя не хозяйкой мира, а ничтожной букашкой, которую этот мир готов был раздавить.

В три прыжка она очутилась между адвокатами и дверью лифта, схватив Орлика за руку. Ни тот, ни другой никогда еще не слышали таких умоляющих нот в ее голосе.

– Постойте. Давайте обсудим. Завтра я приеду к вам в офис, и мы уладим все дела. Если продать дом в Аспене и ранчо…

Роберт Орлик сам удивился, когда на миг почувствовал укол жалости к этой избалованной девчонке, которой посчастливилось родиться в земном раю и которая по глупости своей разрушила его собственной рукой.

– Мисс Стюарт, у вас больше нет ни дома в Аспене, ни ранчо. Они были проданы по вашему распоряжению, чтобы оплатить очередную постановку или неудавшийся фильм. Я не знаю, как вам еще объяснить: у вас ничего больше нет.

– Вы меня до этого довели, ворюги чертовы! Вы мне за все заплатите, свиные рыла! Я вашу поганую контору в порошок сотру! Вас выпрут из коллегии к растакой матери! Я вас в тюрьме сгною, сучьи твари!

Хрупкий мостик сострадания в душах поверенных рухнул под напором нового шквала ярости и сквернословия, а недавний человеческий облик их клиентки вновь уступил место звериному оскалу.

Двери лифта наконец раздвинулись. Орлик, мягко высвободив руку, вошел в кабину, а Макайвори на миг задержался, глядя в лицо женщины, обезображенное бессильным гневом.

– Мне давно хотелось это сказать на доступном вам языке. Вы уже не девочка, так что блюстители нравственности меня простят. – На лице адвоката играла любезная улыбка, и следующую тираду он произнес все так же бесстрастно, нисколько не повысив голоса: – Вы сидите в глубокой заднице, мисс Стюарт. И не обольщайтесь: теперь на эту задницу уже никто не позарится.

Шандель Стюарт замерла с отвисшей челюстью. Глаза вылезли из орбит, как будто из них рвались наружу слова, неподвластные голосу.

Сквозь закрывающиеся двери лифта Роберт Орлик и Джейсон Макайвори увидели, как черная гарпия метнулась к роялю в отчаянной и бесплодной попытке проломить чем-нибудь башку своим адвокатам.