Чучельник

Оглавление

По залу пронесся озадаченный шумок.

– Он не такой, как все. И когда он заразил всю стаю, когда каждая особь уподобилась ему, подхватила его болезнь, вот тогда и появилась деревня. Но Голоса не насытились. Они открыли детенышу другой ужас. На сей раз днем. И тогда на свет от самого света появился Повелитель Людей.

Профессор взял в руки книгу. Полистал ее и нашел нужный ему отрывок.

– Один из основных постулатов дзен-буддизма гласит: «Свет и тень противоречат друг другу, но зависят друг от друга, как движения правой ноги зависят от движения левой». Потому что так было угодно Голосам, звучащим в голове человеческого детеныша. Потому что повелевает не Бог, а подчиняется не божок.

Профессор Авильдсен захлопнул книгу, положил ее в кейс, левой рукой приподнял на несколько сантиметров белый керамический цилиндр, только чтобы еще раз привлечь внимание студентов к его содержимому. Потом приник ухом к цилиндру, напряженно послушал и произнес:

– Потому что есть только Голоса.

Аудиторию будто передернуло.

– Лекция окончена. В следующий раз мы поговорим о таких народах, как виндеси, или племенах, обитающих близ устья Ванигелы в Новой Гвинее, о толалаки с острова Сулавеси, об аборигенах бонток-игорот с филиппинского острова Лусон, аборигенах Борнео и островов Тимор и Пелелиу. – Он уперся указательным пальцем в темя и прочертил на нем круг, водя против часовой стрелки. – Об охотниках за головами.

Потом положил в кейс цилиндр и быстро исчез за двойными дверями аудитории.

Джудитта, как все остальные студенты, впитывала речь профессора в гипнотическом трансе. Когда он вышел, у нее возникло ощущение, будто она очнулась от страшного, колдовского сна. Какое-то время все сидели, словно оболваненные, потом послышались первые слова, смешки, все как будто радовались тому, что они до сих пор здесь, в этой жизни. Джудитта собрала вещи и вышла на воздух. В руках у нее опять были соска и мисочка. Она услышала мяуканье и подняла глаза. Котенок сидел на руках у толстяка, который, осклабившись, показывал ей свои длинные крысиные зубы.

– Не трогай его, – сказала Джудитта.

Толстяк, продолжая ухмыляться, протянул ей котенка и умудрился тыльной стороной ладони придавить ее грудь. Не помня себя от бешенства, она изо всех сил ударила его ногой в голень. Толстяк завопил и потерял равновесие. Испуганный котенок вонзил коготки в руку Джудитты. Студенты оглядывались на них.

– Сука, – прошипел толстяк и захромал вниз по лестнице.

Джудитта уселась на парапет, поглаживая котенка, который нервно вертел тонким хвостиком. Ей хотелось плакать, но она сдержалась, глотая слезы и чувствуя во рту соленый привкус. Потом открыла записную книжку и пальцем провела по имени Амальди, чьи телефоны переписала красивым почерком на отдельной странице, посвященной только ему.

Она чувствовала себя глупой девчонкой.

X

Когда старший инспектор Джакомо Амальди с черного хода вошел в лавку, запах там стоял невыносимый. Помощник протянул ему бумажную салфетку, пропитанную одеколоном. Но Амальди помотал головой. Ведь запах – неотъемлемый атрибут места преступления. Воск, плесень, старинное дерево, пыль, машинное масло для смазывания шарниров и ржавых дверных петель. Кровь. Он заметил краем глаза, как Фрезе схватил за локоть молодого врача-криминалиста, который порывался подойти к нему. Не знал, должно быть, что он ни с кем не говорит, пока не составит первое, самое существенное представление.

Помещение было длинным и узким, загроможденным мебелью без всякого порядка и системы. Похоже скорее на лавку старьевщика, чем на антикварный магазин. Кое-что показалось ему красивым и ценным, кое-что – просто старым хламом. Его внимание привлекла коллекция оружия разных эпох на деревянном стенде. Он подошел поближе. Оружие все в пыли. Двустволка, ручной гранатомет, палица, арбалет. Только с алебарды стерта пыль. Ручка темного дерева блестела, а топорик, хоть и заржавленный, но чистый. На продажу оружия, даже старинного, нужно разрешение. Пусть помощники это проверят. В лавке огромное количество зеркал. Отшлифованных, потрескавшихся, затуманенных от времени. Амальди увидел свое всегдашнее отражение – серьезное, решительное. Лампы дневного света делали морщины резче и подчеркивали синяки под глазами. Волосы казались светлее.

Перед входом в лавку сердце забилось учащенно, и, как всегда, появилось желание повернуться и убежать. Всегда одно и то же. Как-то раз он ужинал с актрисой местного театра. До постели дело так и не дошло: актриса своей непрерывной болтовней о себе лишила его всякого любопытства. Но ужин остался в памяти, потому что актриса поведала ему, что всякий раз перед выходом на сцену она испытывает один и тот же страх: забыть текст роли. Но потом переступает грань между реальностью и вымыслом, чувствует на лице слепящий свет рампы и забывает о своих страхах. То же самое происходило с Амальди, когда он выступал из-за кулис повседневности на сцену преступления, ограниченную лентами полицейского ограждения в красную и белую полоску. Он становился холоднее льда, забывал, что у него есть сердце, и блестяще играл свою роль. Это два разных мира. И правила одного в другом неприемлемы.

Он промерял шагами всю лавку. Дойдя до опущенной занавески, остановился, приставил палец к переносице, уперся взглядом в пол, ощущая внутри полнейшую пустоту, и вошел. Вдохнул исходящий оттуда запах крови. И только потом посмотрел.

Женщина улыбалась, глядя широко раскрытыми глазами, устремленными в никуда. Она сидела на антикварном письменном столе, столешница которого была обтянута потертой кожей. Ноги безвольно свисают вниз, не доставая сантиметров сорока до пола. Чулки цвета парного мяса аккуратными валиками спущены до лодыжек. Коричневое шерстяное платье взрезано от горловины до живота, глубокая рана заткнута тряпками для вытирания пыли. На полу кровавая лужица, натекшая со стола, но уже подернутая тонкой, матовой, морщинистой пленкой. Амальди сразу заметил след ботинка, но не обернулся к Фрезе. Он еще не закончил осмотр. На коленях у женщины оба рукава шерстяного платья. Не грубо оторванные в пылу схватки, а выпоротые терпеливо, стежок за стежком. И это еще не все. Далеко не все. Руки убитой блестят и пахнут чем-то похожим на гуммилак. В суставы локтей и запястий вставлены хорошо смазанные стальные шарниры.