Чучельник

Оглавление

– Ради бога… – из последних сил прошептала она.

– Ты должна гордиться, Джудитта. – Профессор Авильдсен поднес палец к губам, делая ей знак молчать. – Другим я не оказал подобной чести. Это большой раритет. Кукла восемнадцатого века. Мы и впрямь не изобрели ничего нового. Быть может, это не тема для беседы с молодой девушкой, но должен тебе сказать, что эта кукла предназначалась для… как бы попристойней выразиться?.. Словом, эта кукла могла заменить жену. Ты меня понимаешь?

Джудитта молчала, скованная страхом.

– Она подбита бархатом… внутри… подбита бархатом. Но знаешь, что самое забавное? Знаешь?

– Умоляю вас…

– Джудитта, я задал тебе вопрос, – продолжал он мелодичным голосом, в котором слышались металлические нотки. – Знаешь, что самое забавное?

Девушка помотала головой.

– А хочешь знать?

Она кивнула.

– Хорошо. Так и быть, я тебе скажу. Самое забавное то, что куклу мне продала та же самая дама, которая потом подарила мне вот эти руки. – И он пошевелил чучельными руками антикварши.

Джудитта отвернулась в другую сторону, туда, где ее нагота была еще прикрыта взрезанной блузкой.

– Она ее называла «моя девочка». Все время твердила, что «ее девочка» такая же «мягкая и теплая», как она сама. Эта грязная женщина и меня думала утащить в грязь вместе со своей девочкой. Но ничего у нее не вышло. Я ее спас. Как спас доктора Дерузико из городской больницы. Ты знала ее?

Джудитта сжала кулаки.

– Она подарила мне свои сильные ноги. Видишь, я их уже прикрепил.

Он заставил куклу походить. Джудитта заметила, что на ногах у нее красные балетные туфли.

– А теперь я спасу и тебя, Джудитта, и ты в благодарность подаришь мне кое-что свое. Вот, прочти, что написано у этой милой дамы над пупком.

Профессор Авильдсен поднес прямо к ее глазам живот деревянной куклы.

Джудитта прочла свое имя, написанное карандашом, и дико взвыла. Человек положил куклу на пол и, размахнувшись, нанес удар в зубы своей жертве.

– Твое лицо мне ни к чему, Джудитта, – продолжал он тем же спокойным голосом. – Следовательно, ты рискуешь испытать сильную боль, прежде чем я тебя спасу. Это зависит только от тебя. Ты меня поняла?

Джудитта кивнула, ощущая во рту терпкий привкус крови.

– Вот и хорошо. Я знал, что на тебя можно положиться.

Человек поднял с пола куклу и положил ее рядом с Джудиттой. Деревянная голова теперь покоилась на вытянутой руке студентки.

– Как приятно смотреть на вас вместе, – мечтательно произнес профессор Авильдсен. – Скоро вы станете еще ближе друг другу. Будете… вместе.

Улыбнувшись, он провел рукой по ее лбу, вытер платком разбитую губу и начал неторопливо стягивать с нее вторую половину блузки.

Как только Авильдсен обнажил грудную клетку, лицо его вдруг исказилось гримасой ужаса, и он поспешно прикрыл туловище остатками кофточки. Потом зажмурил глаза и тяжело, прерывисто задышал. Джудитта видела, что его бьет дрожь и на лбу выступил пот.

Но приступ вскоре прошел. Профессор открыл глаза и опять отбросил ткань. Джудитта чувствовала, что у него трясутся руки. Он раздел ее донага, долго со страхом смотрел на тело своей жертвы, потом отошел к заляпанному кровью рабочему столу и вернулся с лупой. В гробовом молчании он стал изучать небольшой участок на коже девушки, при этом качал головой и бормотал непонятные слова. Потом ткнул пальцем в точку, которую рассматривал. Джудитта поморщилась от боли и поняла, что внимание профессора Авильдсена приковано к ее ранке – она несколько дней назад поранилась о железную тумбочку в подвале, когда в страхе убегала от смотрителя мусоросжигательной печи.

– Я так не могу! – воскликнул профессор Авильдсен и затряс головой. – Не могу, она попорчена! – Он посмотрел на Джудитту. – Ты попорчена! – с бешеной злобой закричал он прямо ей в лицо. – Придется ждать, когда рана затянется. Ты все погубила, – заключил он скорбным тоном.

Он отошел подальше. Джудитта услышала глухой стук, как будто он рухнул на пол. Очень долго ничего не было слышно. Наконец, когда дневной свет совсем перестал сочиться сквозь матовое окошко, она отважилась его окликнуть:

– Профессор… Профессор… послушайте…

И вдруг услышала из дальнего угла темницы отчаянные, сдавленные всхлипы.

Он плакал, как ребенок.

XXIX

Все ее звали Кларой. Фамилии не знал никто. Самые маленькие жители в краткий срок чистоты и невинности, отпущенный им старым городом, слыша разговоры взрослых, искренне думали, что ее фамилия «Лапутана».

Толпа демонстрантов позволила себе передышку. Народ, запрудивший улицы с требованием выдать им головы мусорщиков и отцов города, возвращался к своим повседневным занятиям. Яркие желтые, голубые, розовые мешки с мусором и разноцветные отбросы, раскиданные по мостовым и тротуарам, постепенно утрачивали натуральные краски, покрываясь пылью, грязью, водой мутного дождя, осадком от выхлопных газов, становясь такими же серыми, как пасмурный день, как свинцовое небо. Казалось, безжизненный дневной свет появляется вместе с зарей лишь в силу привычки, без всякой цели и, следуя той же привычке, пропадает на закате.

После обеда Клара – что случалось с нею крайне редко – не стала поднимать жалюзи лавочки и выставлять напоказ свое обширное, гостеприимное ложе. Не стала надевать чулки с подвязками и цветастый атласный халат, зазывно распахивающийся на груди и ниже пояса. Она оделась не столь вызывающе: непрозрачные чулки дымчато-серого цвета, туфли на низком каблуке, черный приталенный жакет с фальшивыми перламутровыми пуговицами, юбка с небольшим разрезом сзади, а сверху пальто, едва прикрывающее колени, тоже черное с бархатным воротничком. В руки взяла черную сумочку с жесткой ручкой и позолоченной застежкой в виде бантика. Направляясь к границе старого города по заваленным отбросами улочкам, она чувствовала себя так же неловко, как если бы добропорядочную домохозяйку вдруг посадили на ее кровать. Встречные приветствовали Клару с легкой оторопью: во-первых, не сразу узнавали, во-вторых, терялись от ее непривычного вида. Никто не спрашивал, куда она идет. Если женщина в трауре, все и так ясно, кому надо выслушивать скорбные подробности?