Брокер

Оглавление

Но если это правда – действующий президент продает помилования за большие деньги на безбедную жизнь в отставке, – то большего скандала Сендберг не мог даже представить. Бывшему президенту предъявляют обвинение, отдают под суд, быть может, признают виновным и отправляют за решетку. Это превосходит всякое воображение.

Он сидел за столом, заваленным грудами бумаг, когда ему позвонили из Лондона. Это был старый приятель, тоже жесткий и бескомпромиссный репортер, писавший для «Гардиан». Несколько минут они посплетничали о новой администрации, что все еще оставалось главной темой разговоров в Вашингтоне. В начале февраля, когда город засыпан снегом, а конгресс поглощен работой в комитетах и жизнь как будто замирает, говорить особенно не о чем.

– Есть что-нибудь новенькое о смерти Боба Крица? – спросил приятель.

– Ничего, если не считать вчерашних похорон, – сказал Сендберг. – А в чем дело?

– Возникают вопросы, как этот бедняга попал под машину. Да к тому же мы на пушечный выстрел не можем приблизиться к протоколу вскрытия.

– Какие вопросы? Мне казалось, там все ясно.

– Может быть, но дело прикрыли слишком уж стремительно. Ничего конкретного, просто хочется посмотреть, не упустили ли мы что-то важное.

– Я сделаю несколько звонков, – сказал Сендберг, вдруг учуявший что-то подозрительное.

– Пожалуйста. И поговорим через денек-другой.

Сендберг положил трубку и уставился на пустой экран монитора. Криц наверняка присутствовал, когда в последнюю минуту президент Морган даровал помилования. Учитывая вашингтонскую паранойю, Криц явно был единственным человеком, находившимся в Овальном кабинете с президентом, когда Морган принимал решения и подписывал необходимые документы.

Наверное, Криц знал слишком много.

Три часа спустя Сендберг вылетел из аэропорта Даллеса в Лондон.

Глава 15

Задолго до рассвета Марко снова проснулся в незнакомой постели в незнакомом месте и долго не мог собраться с мыслями, вспоминая свои действия, анализируя странную ситуацию, в которой он оказался, планируя новый день и стараясь забыть прошлое, одновременно прикидывая, что ему могут принести следующие двенадцать часов. Спал он в общем-то неплохо. Всего несколько часов, четыре или пять, но точно сказать он затруднялся, потому что комната была погружена в полную темноту. Он вынул наушники; как всегда, он заснул после полуночи под веселое журчание итальянского диалога.

Он радовался теплу в комнате. В Радли его едва не заморозили, и в последнем жилище тоже царил холод. В новой квартире были толстые стены и двойные рамы, а система отопления, возможно, даже перестаралась. Решив, что в достаточной мере продумал новый день, он опустил ноги на теплый кафельный пол и снова мысленно поблагодарил Луиджи за перемену жилья.

Сколько он здесь задержится, по-прежнему неясно, впрочем, как и будущее, которое ему уготовили. Он включил свет и посмотрел на часы – без нескольких минут пять. В ванной он включил еще одну лампу и рассмотрел свое отражение в зеркале. В растительности под носом и на подбородке оказалось больше серебра, чем он рассчитывал. Честно говоря, стало совершенно ясно, что бородка, которую он начал отпускать, на девяносто процентов будет седой с едва заметными темно-каштановыми прожилками. Ну и пусть. Ему пятьдесят два года. Все это часть новой защитной оболочки, делающей его другим человеком. С узким лицом, впалыми щеками, короткой стрижкой и слегка старомодной квадратной оправой фирменных очков он запросто сойдет за Марко Лаццери на любой улице Болоньи. Или Милана, Флоренции и любых других городов, которые он захочет посетить.

Через час он вышел на улицу в тишь и холод крытой галереи, построенной рабочими, умершими лет триста назад. Резкие порывы ветра пронизывали насквозь. Он снова подумал, что надо бы пожаловаться своему куратору на отсутствие настоящей зимней одежды. Он не читал газеты и не смотрел телевизор и потому не знал сводок погоды. Очевидно было одно – становилось все холоднее и холоднее.

Он шагал под низкой галереей улицы Фондацца в направлении университета и был на улице совершенно один. Он решил не пользоваться картой города, засунутой в карман пальто. Если заблудится, он ее раскроет и признает поражение, но пока преисполнился решимости изучать город ногами и глазами. Через тридцать минут, когда солнце едва обозначилось в небе, он вышел на улицу Ирнерио в северной стороне университетской части города. Еще два квартала к востоку – и перед глазами возникла бледно-зеленая вывеска бара «Фонтана». Сквозь оконное стекло он увидел седого человека. Рудольф уже был там.

По привычке Марко выждал минуту, оглянулся и посмотрел в том направлении, откуда только что пришел, словно ожидая, что кто-то выскочит из тьмы подобно бесшумной ищейке. Улица Ирнерио была пустынна. Он вошел в кафе.

– Мой друг Марко, – сказал Рудольф, улыбнувшись, когда они обменялись рукопожатием. – Садитесь, пожалуйста.

Кафе было заполнено наполовину учеными типами, уткнувшимися в утренние газеты и не видевшими ничего вокруг себя. Марко заказал капуччино, а Рудольф заново набил свою пенковую трубку. Сладкий аромат заполнил облюбованный ими угол.

– Позавчера нашел вашу записку, – сказал Рудольф, выпуская облачко дыма. – Жаль, мы разминулись. Где успели побывать?

Марко никуда не уезжал, но, как подобало завзятому канадскому туристу итальянского происхождения, быстренько сочинил воображаемый маршрут.

– Я провел пару дней во Флоренции, – сказал он.