Заново, с новыми силами (СИ)

Оглавление

— Слушай, а как там… В Москве? — Умник точь-в-точь повторил слова Христа, даже интонация и взгляд были такие же — умоляющие, полные надежды на чудо.

— Это долгая история… — попробовал, было, он отмазаться от неудобного вопроса, но собеседник не дал ему этого сделать.

— Всё равно расскажи. Мне важно знать.

— Ну, как хочешь. Только учти, я тебя предупреждаю — история получится не из приятных.

Москве повезло меньше, чем провинции. Процент выживших там был намного больше, чем за МКАД-ом, и это вылилось в кромешный ужас.

Острый недостаток еды, транспортные пробки, запершие все выезды из города, колоссальное количество трупов, одичавшие животные.

Как следствие — бандитизм, голод, войны, эпидемии.

По городу носились целые стаи озлобленных псов, подъедавших трупы и медленно бегающих живых людей, группировки выживших грызлись между собой за остатки консервов, патронов и женщин, как-то незаметно низведенных до положения прислуги и секс-рабынь. И, разумеется, за Кремль, который хотели захватить исключительно для того, чтобы потешить собственное самолюбие. Больных тут же расстреливали, независимо от того, простуда это была, или какая-то новоявленная чума — рисковать было нельзя. С увечными и ранеными та же история — никто не смог бы их выходить, да и тратить еду и бесценные лекарства никто не считал нужным.

И почти никто не хотел уходить из города. Даже когда у бандитов-генералов откуда-то появились танки и артиллерия, которыми они принялись утюжить друг друга, стирая в пыль и пепел целые кварталы. Даже когда больных людей и диких собак стало так много, а еды так мало, что цепляться за обугленные руины Москвы стало просто бессмысленно.

Вот именно в такой момент Злой и пришел в себя. Очнулся на Проспекте Мира, в пустой квартире с выбитой дверью и разбитыми стеклами, замерзший до полусмерти, голодный и обгадившийся. Он не знал сколько пролежал, не знал, как оказался здесь, не знал вообще ничего, вплоть до имени.

Где-то далеко работала артиллерия, и разрывы — громкие, ощущаемые уже не ушами, а всей кожей, влетали в окно вместе с запахом гари и пепла. Первую неделю своей новой жизни Злой очень не хотел вспоминать. Он очнулся на территории одной из банд, которая на данный момент теснила своих противников. У них была артиллерия, еда, медикаменты и женщины. Злой сразу же влился в коллектив, у него это получилось как-то очень уж естественно. Он и сам не знал, как получилось найти общий язык с бандитами. Видимо, какие-то навыки из прошлой жизни. Его сразу же сочли своим, выдали автомат, и вместе с парой десятков бойцов при поддержке танка отправили выбивать банду-конкурента из здания театра Российской Армии. Там он отличился и приобрел своё прозвище, которое, в отличие от остальных воспоминаний о Москве, почему-то берег.

Командира группы убили, танк уничтожили, и Злой, так уж вышло, взял Театр едва ли не в одиночку, остановив убегающих своим примером. Неизвестно, что им двигало, Злой помнил лишь то, что озверел до крайности, и хотел перегрызть защитникам Театра глотки. Он полз по каким-то залитым водой канавам и карабкался по кучам битого кирпича, слыша, как отстреливаются, прячась за подбитым танком, его «коллеги» из числа тех, что не сбежали. Матерился как сапожник, тащил тяжелый и неудобный автомат, и мечтал о крови. Наверное, ему нужна была хоть какая-нибудь психологическая разрядка после случившегося. Наконец, Злой ворвался в театр. Его соратников накрыло одной меткой миной, но это было уже неважно. Он метался по коридорам и залам, то рыча, как зверь и стреляя во все, что шевелится, то прячась в темных углах и нападая исподтишка, но всегда — смертельно. Устроил в театре настоящий дом Павлова, и обратил противника в бегство.

Лидер его банды, называвший себя бригадным генералом, тогда был очень доволен. Повысил Злого до своего личного охранника и выдал, как он выразился, «абонемент» на пользование личным гаремом. Варварство чистой воды, только вместо шкур и трона, покоящегося на холме из черепов — камуфляж и руины. Кости погибшего великого города.

Злой мог бы остаться в Москве. По-крайней мере, к этому были все предпосылки. Он был бы сыт, пьян и сексуально удовлетворен. Возможно, он даже какое-то время был бы жив. Однако, остаться не дало внезапно возникшее воспоминание, короткое, мимолетное, почти не содержащее никакой информации. Какие-то обрывки эмоций, полупрозрачные видения, из которых было ясно только то, что в Смоленске Злого ждала та, у которой были самые прекрасные в мире светлые волосы и самые огромные голубые глаза.

Тем же вечером, пока «бригада» пьянствовала и развлекалась в гареме, Злой собрал кое-какие вещи, автомат, и ушел. Пробираться по разрушенному городу было непросто, почти неделя ушла лишь на то, чтобы добраться до поворота на старую Смоленскую Дорогу, где кончались мертвые транспортные заторы, проехать по которым можно было только на танке. Было много крови, и его и чужой, были перестрелки и голод, были собаки и крысы, объедающие трупы. Был отвратительный запах дыма и гнили, разрушенные дома, было множество тел, как давно умерших загадочной смертью, так и застреленных/разорванных/повешенных/задушенных, и прочая — человеческая фантазия, не скованная законами цивилизации, поистине не знала границ.

Из Москвы Злой вышел уже другим человеком.

Умник слушал рассказ Злого с открытым ртом:

— Ну ни хрена себе! — только и смог он выдавить. Бутылка виски была уже более чем наполовину пуста, и язык Умника уже заметно заплетался, — Так а чего они из города не уходили, если там так хреново?…