Остров Разочарования (Рисунки И. Малюкова)

Оглавление

— Для радио-обзоров, — начал старичок без всякого вступления, — установка на ближайшее время: наше положение серьезно, но далеко не безнадежно. Подчеркивайте возможность разногласий между русскими и англосаксами… Между нами говоря, капитан, эта война нами, конечно, проиграна. Эта война, но не будущая… Русские будут после победы костью в горле англосаксов, и тут господам англосаксам без нас не обойтись… Ясно?

— Ясно, господин полковник, — сказал Шмальц.

— В дальнейшем связь держать по варианту семьдесят восемь дробь четырнадцать.

Шмальц невольно вздохнул.

— Слушаюсь, господин полковник.

— Теперь проникнитесь сознанием, что вам никогда не давалось более важного задания…

Полковник стал шептать Шмальцу на ухо какие-то цифры, послышалось слово «координаты», и снова пошли какие-то цифры. Потом он приказал Шмальцу повторить. Шмальц на ухо полковнику повторил.

— Правильно, — сказал старичок. — Посылайте туда «Кариоку». Задача: взять три ящика и четырех человек во главе с майором Фремденгутом. Ящики отвезти… — он снова перешел на шепот, — людей… — он прошептал Шмальцу на ухо, куда следует отвезти людей. — Позывные для Фремденгута — песенка «Ойра-ойра»… Помните, все должно быть сделано для того, чтобы доставить их целыми и невредимыми. Я говорю в первую очередь об этих ящиках. Это наш очень большой козырь во время будущих мирных переговоров…

В ночь на десятое июня, после того как были приняты все три варианта объявления фирмы «Грабенауэр и сыновья», из гавани Рио-де-Жанейро вышла парусно-моторная шхуна «Кариока». Во втором часу ночи она легла курсом на остров Разочарования.

VIII

Утром восьмого июня капитан санитарной службы Роберт Д. Фламмери встал раньше обычного, торжественно и величаво совершил небольшую прогулку, чтобы собраться с мыслями. Затем Мообс помог ему вынести столик под сень высокого и старого дерева с очень гладкой корой, блестевшей, как скорлупа свежесорванного спелого каштана, и Фламмери сел бриться. Вскоре рядом с ним пристроился с той же целью майор Эрнест Цератод.

Метрах в пятнадцати, под другим деревом, улегшись животом в густой траве, писал свою заветную книгу Джон Бойнтон Мообс. Писание давалось ему с трудом. Он вздыхал, ерошил волосы, ворочался, стараясь устроиться поудобней, то и дело встряхивал ручку, хотя чернила и без того подавались вполне удовлетворительно, зевал. Конечно, он мог бы куда удобней писать за столом в пещере, но в пещере было душно, писать пришлось бы при свете «летучей мыши», а главное, нельзя было бы подслушать, о чем будут вести разговор Фламмери с Цератодом или с Егорычевым, потому что по всему было видно, что Фламмери собирается предпринять что-то важное.

Смит, сидя на камне у входа в пещеру, чистил закопченное ламповое стекло. Как существо социально низшее, он в данный момент не интересовал ни Фламмери, ни Цератода.

Бритье происходило в полном молчании.

Обрызгиваясь одеколоном, Фламмери, первым кончивший бриться, нарушил наконец молчание.

— Хорош этот Егорычев, нечего сказать!.. Человек поздравляет его с открытием второго фронта, а он в ответ только ухмыльнулся… Бред какой-то!

— По справедливости говоря, не такой уж бред, — с удовольствием вступился за истину Цератод. — Он видит в открытии второго фронта доказательство того, что теперь уже Советы могли бы обойтись и без нас. И, между нами говоря, ведь это так и есть, если судить по вашим словам…

— Так-то оно так. Но вежливые союзники на это не намекают.

— У русских другие представления о вежливости и…

— И сколько нам еще придется терпеть соседство этого хама! — * поморщился Фламмери. — Вдруг господу угодно будет продержать нас на этом острове месяцы… или даже годы?.. Бр-р-р!.. Кстати, где он сейчас?

— Господь? — осведомился Цератод с пленительным простодушием.

— Нет, Егорычев, — отвечал Фламмери с еще более пленительной кротостью.

— А-а-а, Егорычев! Рыщет где-нибудь поблизости. Сутки не давал спать людям, выстукивая пещеру, сейчас мешает спать ящерицам, роясь в кустах.

— Мообс, — сказал Фламмери, — пригласите-ка сюда Егорычева! Но как раз в это время Егорычев и сам появился на лужайке, усталый, вспотевший, в ботинках, мокрых от росы и облепленных комьями жирной земли.

— Можно вас к нам, Егорычев? — крикнул Фламмери. Егорычев выбрал местечко посуше, с удовольствием опустился на траву, оперся спиной о прохладный ствол могучего дерева и стал не торопясь счищать землю с ботинок.

Как ни старался Фламмери представиться совершенно спокойным, видно было, что он в весьма приподнятом настроении.

Егорычев вопросительно глянул на него, и Фламмери, откашлявшись, начал так:

— Мистер Егорычев, мистер Цератод, сэр! Я не вправе скрывать от вас, что вот уже двое с лишним суток на коленях возношу всемилостивейшему господу нашему молитвы, прося просветить и наставить меня, как поступить, чтобы наилучшим образом удовлетворить его пожелания насчет острова, на котором мы сейчас с вами находимся… Двое с лишним суток горячих молитв, джентльмены! Обращаю ваше внимание: двое с лишним суток без сна и покоя!..

При этих словах все еще не кончивший бриться майор Эрнест Цератод глянул на него с нескрываемой подозрительной усмешкой. Мообс — с восхищением и заблаговременным одобрением, капитан-лейтенант Константин Егорычев — с недоумением. Егорычев еще не догадывался, к чему Фламмери клонит свою речь. Но тот как бы не замечал обращенных на него и столь разноречивых взглядов, точно так же, как не обращал внимания ни на солнечные зайчики, пробивавшиеся сквозь густую и тяжелую листву, чтобы поплясать на его Загорелой и сытой физиономии, ни на одинокого тучного шмеля, упорно кружившего вокруг его седовласой головы, ни на невообразимо пеструю пичужку, устроившуюся на веточке почти напротив глаз мистера Фламмери и все нацеливавшуюся, как бы ей половчей проглотить этого пленительного жирного шмеля.