Князья Преисподней

Оглавление

Мимо прошел полицейский патруль, поблескивая форменными медными пуговицами в свете фонаря. В конце улицы возвышалась стена Внутреннего города, выступая сорокафутовой громадой на фоне звездного неба.

— Он сказал, будто слышит их голоса у себя в голове. Не знаю, кого он имел в виду — Иных или князей. Возможно, он и сам не знает.

— Помните, три года назад хозяин Константинополя утратил способность создавать птенцов? — медленно спросил Эшер. — Плоть нового вампира проходила через изменения, но его дух… душа… не могла проникнуть в разум мастера, и потому преображение оставалось незавершенным. Из-за этого тело птенца начинало разлагаться, но вирус вампиризма по-прежнему жил в нем…

Светлые брови сошлись над аристократически тонкой переносицей:

— И если бы такой птенец попытался, в свою очередь, создать потомка… Что тогда? Признаюсь, мне стало любопытно, смогу ли я услышать мысли этих созданий, как я слышу сны людей… но если они и в самом деле служат пекинским вампирам, такая попытка с моей стороны была бы глупостью. Я предпочел бы воздержаться от общения с ними до тех пор, пока их намерения хоть в какой-то мере не прояснятся.

Эшер вернулся к камину и теперь стоял, скрестив на груди руки. Взгляд его был прикован к изящному джентльмену в сером костюме.

— Думаете, они убьют вас? Пекинские вампиры?

— Вполне возможно, — просто ответил Исидро. — Отец Орсино в самом деле боится их. Но он — священник, и к тому же безумен. А значит, почти наверняка представляет для них угрозу.

Некоторое время он молча смотрел в огонь, словно надеясь увидеть за золой и мерцанием угольков вход в восемнадцать судилищ ада и проникнуть в сны тех, кто скрывается там. Наконец он продолжил:

— Меня беспокоит, что все встреченные мною вампиры одного со мной возраста или старше меня — а отец Орсино стал вампиром в 1580 году — были безумны, за одним исключением. Если по истечении трех столетий такая судьба поджидает нас всех, я хотел бы знать об этом… как и о том, насколько стары адские князья и в своем ли они уме.

Эшер по-прежнему сидел у камина, всматриваясь в яркую россыпь оставшихся от огня угольков, когда стук в дверь кабинета вырвал его из забытья, настолько долгого (как он с раздражением отметил, вставая), что у него затекли колени. Чертов Исидро. Разумеется, второе кресло не просто было пустым — все подушечки выглядели безупречно, словно долгое время никто не сидел на них.

В дверях стояла Лидия. Она так и не сменила наряд, в котором была в клубе — оливково-зеленое атласное платье с черной и янтарно-желтой отделкой, — но все же сняла украшения и перчатки. В коридоре у нее за спиной часы пробили полночь.

Она украдкой бросила взгляд через плечо, чтобы убедиться, что за ними не подсматривают, затем надела очки.

— Все в порядке?

Эшер кивнул и поднес ее руки к губам.

— Здесь был Исидро, — объяснил он. — С младшим Хобартом это не связано.

Он сунул руку в карман пиджака, но лежавшая там записка от Исидро исчезла.

— Извини…

— С ним все хорошо? — она запнулась, и Эшер снова подумал, что сегодня Исидро выглядел намного лучше… а значит, где-то умер человек.

Он ответил уклончиво:

— Выглядел он неплохо. Он сказал, что нашел в Пекине вампира, испанца, как и он сам. Позже расскажу. Прости, что заставил тебя ждать.

Лидия покачала головой и протянула ему сложенный листок бумаги.

— Я бы не стала беспокоить тебя. Но час назад принесли вот это.

...

Господин Эшер,

Прошу вас утром, при первой же удобной возможности, посетить меня в моей резиденции в посольстве. Буду рад, если Карлебах-сенсей согласится присоединиться к вам.

Искренне ваш,

Мицуками

11

— За врачом еще не посылали.

Мицуками опустился на колени рядом с подушкой, на которой сидел его телохранитель, и положил руку на обнаженное плечо молодого мужчины, словно в попытке подбодрить. Полковник понизил голос, хотя по виду младшего самурая нельзя было понять, услышал ли тот хоть что-нибудь. Эшер заподозрил, что Ито не говорит по-английски.

— Вчера у него внезапно поднялась температура, и еще до этого он жаловался, что от дневного света у него болят глаза, а также на ломоту во всем теле.

Уже после восстания за японским посольством возвели небольшие кирпичные коттеджи и провели в них электричество, которое странным образом не сочеталось со скудной обстановкой, состоявшей из татами и жаровен. Окна в комнатке Ито были закрыты и поверх ставен завешаны постельными принадлежностями, чтобы не пропустить внутрь даже слабый утренний свет.

— Я вспомнил ваши слова, — продолжил Мицуками, — о том, что могут сотворить немцы, стоит им только узнать об этих неведомых созданиях с гор Сишань. Враги повсюду, и они не дремлют. Но все же придется пригласить врача.

— Моя жена — терапевт, — Эшер, разувшись, подошел к больному (тростниковые маты едва заметно пружинили под ногами) и сел рядом. — Вы позволите ей осмотреть господина Ито?

По телу Ито прошла дрожь, когда Эшер взял его за подбородок и, слегка приподняв ему голову, притронулся к распухшим скулам и нижней челюсти. Кожа молодого человека была нестерпимо горячей, вокруг повязок на раненой левой руке и боку проступало свидетельствующее о воспалении покраснение. Рот телохранителя был запачкан кровью. Рядом стоял тазик, заполненный полосками окровавленной марли.

Оставшийся у дверей Карлебах закрыл лицо руками.

— Я пошлю за ней, — Мицуками подошел к выходу и отдал какой-то приказ слуге ожидавшему в прихожей, затем вернулся к Эшеру и снова опустился на колени. Он понизил голос до шепота. — Вы видели, как Ито-сан получил свои раны. Ему порвали руку и бок. Когда он обезглавил тенма, то запачкался в его крови. Я опасался заражения от их когтей и зубов. Так или иначе, зараза попала ему в кровь, и теперь… теперь он сам превращается в одно из этих созданий. Быть может, так они размножаются?