Египетский манускрипт

Оглавление

102

Даже загадкой «металлической» картотеки он занялся из тех же самых соображений: во-первых – его натуре претило то, что на полке стоит экспонат, которому до сих пор не нашлось места в строчке какого-нибудь каталога; а во-вторых – потому что проблема в итоге сводилась к чистой лингвистике, а тут ему равных не было. Владельца собрания, Тауфик-пашу, подобная заумь не интересовала, тот держал герра Бурхардта скорее из соображений престижа и в пику англичанам из Египетской службы древностей.

Надо заметить, что подобная приверженность чистой науке в определенном смысле была даже помехой – до личного знакомства с Бурхардтом отец, в числе других, продумывал и такой вариант: неведомый «ковчег» в обмен на тайну гробницы Тутанхамона. Отправляясь на Ближний Восток, я на всякий случай закачал в ноут подобную информацию по данному вопросу, включая подробнейшие указания по поискам гробницы.

Однако, узнав старика-хранителя поближе, мы перевели этот вариант в разряд запасных. Нет, герр Бурхардт, конечно, пожелает сделать подобную эпохальную находку, – а кто бы на его месте не пожелал? Но из лавров Шлимана и Шампольона он, будь его воля, несомненно, выбрал бы второе. Иначе говоря – славе открывателя очередного «клада Приама» он предпочтет репутацию человека, расшифровавшего новый Розеттский камень. Причем о славе или репутации в данном случае стоит говорить лишь иносказательно; герр Бурхардт из тех фанатиков науки, которые не нуждаются в общественном признании. Им хорошо наедине с проблемой, они получают чистое, ничем не запятнанное удовольствие от процесса поиска решения и не станут беспокоиться о столь презренных вещах, как научный приоритет.

Этого полезнейшего свойства характера контрагента грех было не использовать. Сомнения, конечно, оставались; и главнейшим из них было то, что Бурхардт, возьмись он нам помогать, неизбежно оказывался вне поля нашего зрения – не оставаться же нам из-за него в Александрии! Так что, здраво взвесив все обстоятельства, мы решили не класть все яйца в одну корзину, а отдать копии загадочных текстов разным переводчикам – и в девятнадцатом и в двадцать первом веках. Сами пластины, скорее всего, останутся у Бурхардта, в Александрии. А отец будет координировать их усилия, налаживая (через себя, конечно) обмен идеями и результатами перевода.

Итак, решение принято – оставалось воплотить его в жизнь. На все про все у нас оставалось три дня – до отхода греческого парохода. К тому же мы ни на минуту не могли забыть о том, какой клубок нерешенных – и, возможно, неразрешимых! – проблем ожидает нас в Москве. В первую очередь прочесть текст египетского манускрипта – благо тут особых проблем не предвиделось. Ведь информация, которая (как мы надеялись) содержалась в нем, могла крепко помочь…

И вообще – интересно, как там поживает Варя Русакова? Оказывается, я успел изрядно соскучиться по этой барышне; вот уж никогда не подумал бы… Как вернемся – надо будет попенять Николке, который ограничился в письме двумя строками на эту весьма волнующую меня тему. Мог бы, кажется, проявить по отношению к другу больше чуткости…

Из путевых записок О. И. Семенова

Мы покидаем Александрию. Прощально загудев, старенький пароход под греческим флагом миновал волнолом, защищающий внутреннюю гавань от буйства средиземноморских стихий; прошел мимо неуклюжей башни маяка, возвышающейся на западной оконечности острова Фароса, оставил за кормой батареи, прикрывающие вход в гавань. Мы с Ванькой стояли на юте и не отрывали глаз от африканского берега; за нагромождением крыш, левее глыбы дворца Мехмеда-Али, поднималась в небо жидкая струйка черного дыма – из Каира прибывал вечерний поезд. Я усмехнулся, вспомнив обстоятельный рассказ Вентцеля о египетских железных дорогах; ветка между Каиром и Александрией, чуть ли не единственная линия во всем Египте, могла похвастать своеобразным рекордом. Во время Англо-египетской войны 1882 года на этой линии действовал чуть ли не первый в мире «блиндированный состав» – импровизированный бронепоезд, прикрытый от огня стрелкового оружия шпалами и мешками с песком. Создателями этого чуда военной мысли были, конечно, англичане, а точнее – начальник морской бригады полковник Фишер. прародитель стальных черепах, которым предстояло через каких-то тридцать лет сотрясать орудийным громом просторы Сибири, Новороссии и Украины, вмещал двести солдат и был неплохо вооружен. В блиндированных вагонах стояли легкие морские пушки на тумбовых установках и несколько механических пулеметов. Вентцель не знал, правда, поучаствовал ли этот панцер-цуг в реальном бою, но факт оставался фактом – данный вид военной техники появился на свет именно здесь, в Египте.

На мысль о бронепоезде меня натолкнул не столько султан дыма от каирского экспресса, сколько сизо-белая калоша английского броненосца «Энсон», мимо которого как раз проходил наш пароход. Посудина ее величества выглядела со стороны безжизненным слитком металла; лишь легкий дымок курился над одной из труб, напоминая о том, что под панцирем броневой стали скрываются человеческие существа.

Мы не раз видели английские военные корабли – и во время плавания в Средиземном море, и по дороге в Суэц, и во всех сколько-нибудь крупных портах, где нам довелось побывать за эти два месяца. В порту Басры после прорыва нас встречали английские морские пехотинцы с канонерской лодки; сама она стояла на рейде, настороженно ощупывая мятежный город прицелами орудий. Да, в этом мире боевые корабли – это весомое и зримое воплощение державной мощи; и мощь эта, несомненно, находится в руках англичан. Я вспомнил письмо Николки – неудивительно, что вернувшийся из двадцать первого века лейтенант захвачен идеей модернизации и переустройства российского флота… еще одна жертва идеи попаданчества! И с этим нам тоже что-то придется делать…