Египетский манускрипт

Оглавление

Услыхав о бомбе, Николка тут же покрылся холодным потом – ведь «студент» направлялся к их дому! До мальчика вдруг дошло, какой рискованной оказалась эта история. Ну ладно он сам – а как же дядя с тетей? Им-то за что такой риск? А еще и вредина-Маринка? Николку так и подмывало выскочить из флигеля и через всю Москву бежать сломя голову на Гороховскую…

Тем временем связанных хитровцев отволокли в соседнюю комнату; стерег татей Порфирьич, вооруженный по такому случаю устрашающих размеров безменом.

– Это все крайне любопытно, господа, – взяла слово Ольга. – Но я чего-то не понимаю. Какой-то немец… вы ведь, Яков, кажется, говорили о бельгийце? И что это еще за Иван таинственный? Их сообщник?

Яша усмехнулся с видом явного превосходства.

– Главный он у них, барышня. «Иван» – на языке ворья означает «главарь», «вожак». Атаман, одним словом. Он и договорился с немцем – ну, то есть с Ван дер Стрейкером. Для простого народа любой иностранец – немец, если он не турок, конечно. Ну а эти – вроде как валеты, не на посылках бегают…

– Валеты? – переспросила Ольга. – Это что значит?

– Что-что! В хевре – ну, в банде, по-вашему, – блатные по мастям различаются. «Иван», или «бугор», – «король» или даже «туз», если он в большом уважении у других банд. «Шестерка» – карта, сами понимаете, самая мелочная, мусорная. Которые в шестерках в хевре ходят – те только на посылках да на атасе. А которые в валетах – те дяди серьезные, либо марвихеры, либо мокрушники, но непременно чтоб каленые.

– Ну ты, брат Яков, все объяснил барышне! – рассмеялся Корф. – Думаешь, она хоть слово поняла?

Ольга же, поджав губы, поглядела на барона с вызовом и, чуть помедлив, ответила Яше:

– Ладно, не надо мне тут романов заливать, я тебе не из фраеров ушастых или лохов позорных, на музыке тоже понимаю…

И с удовольствием увидела, как отвисли у собеседников челюсти. Николка только хихикнул про себя – Ваня порой выдавал и не такие словесные конструкции…

Барон расхохотался:

– Ну вы, друзья, один другого стоите. Я еще могу понять, Яша – провинциальное воспитание… – но вы-то, барышня… стыдно! И где только такому учат?

Ольга собралась было ответить какой-то резкостью, но Корф махнул рукой:

– Ладно, вы тут беседуйте пока, а я развяжу этих татей – а то, не ровен час, затекут бедолаги, без ног-рук останутся…

Но только барон открыл дверь в людскую, как комнату наполнил звон разлетающегося стекла и вопль Никонова: «Ложись!»

Какая-то страшная сила швырнула Николку в стену; и последнее, что он увидел, – барон, в длинном прыжке сбивающий с ног не успевшего ничего понять Яшу…

Глава 20

– Ну и где, скажи на милость, ты раздобыл эту дуру?

Ваня виновато потупился:

– Купил, еще в Москве. Помнишь тот магазин на Никольской – ну с чучелами?

Олег Иванович кивнул. Они приметили оружейный магазин еще во время достопамятной прогулки по центру города, закончившейся позорной сделкой с часами. Позже Олег Иванович закупался оружием у Биткова – «лебель», сослуживший сегодня такую хорошую службу, был приобретен именно там.

– Ну и зачем тебе этот курьез? Тяжеленный, неудобный, конструкция такая, что в страшном сне не приснится. Как у него барабан открывается, ну-ка…

Ваня оживился. Если разговор перетечет в техническое русло – глядишь, и обойдется без нотаций…

– Да вот, смотри! – Мальчик отобрал «галан» у отца и ловко откинул разъемную раму, демонстрируя достижение французской оружейной школы. – Видишь? Я, как увидел, сразу решил – беру! Где еще такое угробище сыщешь? А бьет ничего, солидно.

– Да уж… – Олег Иванович несколько раз клацнул рычагом, заставляя револьвер раскрываться подобно бутону экзотического цветка из вороненой стали. – Чего только люди не навыдумывали. Ладно, держи, вояка, – и он протянул револьвер сыну. – Почистить только не забудь.

Олег Иванович с Ваней покачивались в седлах в середине небольшого кортежа. Следом за ними катилась арба с поклажей. Приставленный к ней солдат гортанно орал, охаживая ишака по бокам длинной хворостиной. Баш-чауш ехал впереди кортежа; пристроив поперек седла ремингтоновский карабин, он озирал окрестности, время от времени покрикивая на подчиненных.

После стычки с бедуинами прошло двое суток. Эти сорок восемь часов стали самыми нехлопотными за все путешествие; как и ожидал Олег Иванович, общество грозных османских вояк волшебным образом действовало на аборигенов. Стоило приблизиться к очередной горстке глинобитных халуп, как жители высыпали навстречу – все как один скрюченные в угодливых поклонах. Старейшины селений чуть ли не на коленях подползали к лошадям, хватаясь за стремена, угодливо тараторя… Баш-чауш в такие моменты подбоченивался – наслаждался оказанным ему и его людям почетом. Однако же плетки из рук не выпускал, вразумляя ею тех, кто проявлял усердие недостаточно рьяно.

На белых путешественников местные арабы косились с почтением – это вам не изможденные паломники. В сопровождении солдат султана могли путешествовать только очень важные господа!

Так же разрешались и проблемы ночлега, фуража и все прочее, что составляет прелести ближневосточного скитальческого быта. Для «американцев» очищали лучшую из хибар (мудрено было понять, чем она отличалась от соседних развалюх, но баш-чаушу виднее), бесцеремонно выкидывая владельцев наружу. Те, впрочем, не возражали. Олег Иванович пытался протестовать, но успеха не имел. Для очистки совести он оделял «изгнанников» горсткой медяков, но баш-чауш, высокомерно наблюдавший за хлопотами Семенова, тут же вносил в этот процесс коррективы – изрядная часть бакшиша, полученного «за беспокойство», оседала в карманах османского воителя…