Египетский манускрипт

Оглавление

Геннадий, строя планы на будущее, возлагал большие надежды на студенческие кружки и народовольцев. Их организация была в основном разгромлена царской охранкой: кто попал на каторгу, кто – в эмиграции; иные взялись за ум и бросили революционные игрища. Поиск нужных людей представлялся задачей крайне непростой; Геннадий собирался разыскивать их по архивным документам – явки, места жительства, знакомые, маршруты поездок, – все это имелось, конечно, в богатейшем материале, собранном историками революции за годы Советской власти. Были сведения и о квартирах, где собирались студенческие кружки, о заведениях, которые посещали молодые бунтари… Однако данные эти были не вполне надежны; трудно оценить, кто из авторов писал на основе архивных документов, а кто повторял чьи-то домыслы, а то и вовсе занимался сочинительством.

И тут – такая удача! Ольга не сомневалась, что бомбист так или иначе связан с террористами-народовольцами. Вряд ли это бельгиец, на которого он работал, – тот мало походил на революционера. Однако же и на хитровских громил студент похож не был. Да и само орудие – адская машина – ясно указывало на вполне определенные круги. Такие бомбы были популярны среди народовольцев, а позднее – и эсеров…

Так что Ольга легко согласилась оставить мужчин – надо было как можно скорее рассказать обо всем Геннадию. Конечно, Москва девятнадцатого века не утыкана сплошь видеокамерами, да и с базами персональных данных здесь некоторые сложности; но, имея приличное изображение нужного человека, можно рассчитывать на успех. А уж как искать – это другой вопрос. Ольга не сомневалась, что Геннадий способен справиться и не с такой задачей. Имелись у нее и другие идеи: всесторонне обдумав визит к модистке, Ольга собиралась предложить своим соратникам неожиданный, но верный способ пополнения партийной кассы. И не просто предложить – но и провести его в жизнь, причем с немалым удовольствием…

Николка пришел домой в весьма предосудительном виде – с рассеченным лбом, в одежде, с которой, несмотря на все усилия, так и не удалось убрать кровь, пыль и прочие следы приключений. Скандал, конечно, был неминуем – поднимаясь по лестнице, мальчик уныло подумал, что не худо было бы зайти на квартиру Семеновых и подобрать чистую рубашку среди Ваниных вещей взамен собственной, продранной в нескольких местах и покрытой наспех замытыми кровяными пятнами. Мысль была хороша, но – увы, из разряда запоздавших. Потому что стоило тете Оле увидеть племянника…

Нельзя сказать, что Николка рос таким уж домашним мальчиком. Случалось ему прийти из гимназии и с бланшем под глазом, и в шинели с оторванной полой… летом он исправно таскал домой занозы, содранные колени, пятна дегтя на штанах. В общем, все, что полагается мальчугану его лет, ведущему нормальный образ жизни. Но сегодняшние достижения затмили все.

Рассеченный в двух местах лоб. Рука, ободранная от локтя до запястья, – в горячке, после взрыва, Николка этого даже не заметил, ссадина обнаружилась, только когда пришлось снимать рубашку. Волосы, слипшиеся в колтун от запекшейся крови, – Ольга пыталась заставить мальчика вымыть голову, но тот лишь буркнул в ответ что-то невразумительное и поглубже натянул на глаза гимназическую фуражку.

Фуражке, кстати, тоже досталось – козырек треснул пополам, и теперь правая его половина лихо топорщилась вверх, а нижняя понуро свисала на лоб. Про то, в каком виде были сорочка и штаны, вообще не стоило упоминать; точнее всего на сей счет выразилась Марьяна: «Вы что, паныч, с нищим на паперти у Николы Мирликийского одежкой поменялись?»

Надо отдать должное тете Оле – рассердилась она не из-за плачевного состояния Николкиного гардероба. Увидав разбитый лоб и слипшиеся от крови волосы, женщина чуть не грохнулась в обморок. А придя в себя – принялась хлопотать вокруг мальчика как возле раненного на войне героя. Николка был раздет, отмыт, ссадины обильно залили йодной настойкой и перевязали чистой небеленой марлей, за которой Марьяне пришлось бежать в аптеку Ройтмана, на самый Земляной Вал.

Оказав первую помощь пострадавшему, тетка критически обозрела плоды своих трудов – племянник стоял перед ней живой, отмытый, с головой, замотанной в марлевый тюрбан, как у турецкого паши, – и поинтересовалась: где это Николку черти носили и как его угораздило так пораниться и изгваздаться?

Мальчик пытался отделаться привычным «да так, гулял, упал» – отговоркой, придуманной для не в меру любопытных родителей еще в античные времена, – но тетя была непреклонна. Она твердо решила выяснить, где и каким путем племянник пытался сгубить свою молодую жизнь.

Допрос, как легко догадаться, закончился слезами: сначала расплакалась тетя Оля, огорченная упорным нежеланием Николки держать ответ за проступки, а потом и он сам – мальчик не мог вынести слез любимой тетушки. Так они и рыдали, когда в дверь заглянула Маринка, – и к слезному дуэту немедленно присоединился еще один исполнитель, превратив его, таким образом, в трио.

Когда слезы были высушены, носы – утерты, а кружевные платки, сыгравшие в этих мероприятиях главную роль, спрятаны в рукава дамских платьев или засунуты под подушки, – никто из присутствующих уже не помышлял о продолжении допроса. Тетя Оля послала дочку на кухню сказать Марьяне, чтобы та ставила чай, а сама заявила Николке, чтобы тот собирался. Оказывается, утром пришло письмо от Выбеговых, соседей Овчинниковых по Перловке.