Колодец Единорога

Оглавление

Набережная была вымощена все тем же темным камнем. Возле нее стояло судно, нуждавшееся, как видно, в починке: стеньги были сняты, а палубы — сплошь завалены парусами и такелажем, брошенным в беспорядке. На причале валялся распотрошенный и позабытый тюк; конец размотавшейся ткани печально свисал вниз и плавал в воде. Ближе к берегу пирс был снабжен воротами наподобие опускной решетки.

Герцог Микалегон, окруженный воинами, первым сошел с корабля и велел трубить в рог, возвещая о своем прибытии. Эйрар обратил внимание, что люди герцога шли беспорядочной ватагой, даже не пытаясь маршировать стройной колонной, подобно терциариям Бриеллы, Шагал с ними и Висто. Имперские пленники составляли отдельную группку. Принцесса Аурия выступала гордо, не глядя ни влево, ни вправо. Принца Аурария вели под руки двое юношей-борцов; он прижимался то к одному, то к другому, хихикая и что-то нашептывая. Эйрар попытался протолкаться к принцессе Аргире, но не сумел.

Внутренний двор крепости оказался ужасающе захламлен, да и пахло там, как в свинарнике. Эйрар с Эрбом отправились осмотреть помещение, выделенное вольным рыбакам-копьеносцам в пристройках у северной стены, и ему там совсем не понравилось. Однако в тот вечер герцог давал пир в зале совета — длинной, насквозь прокопченной палате внутри цитадели, и там было сколько угодно мяса, а пиво так просто лилось рекой. Герцог Микалегон от души участвовал в шумном веселье, сидя на высоком хозяйском сидении. По одну сторону от него устроился Альсандер, по другую — принц Аурарий, почти не притрагивавшийся к еде. В зале совсем не было женщин, отсутствовала даже Эвадне. Эйрар сперва удивился, ибо считал, что уж ей-то к мужскому разгульному обществу было не привыкать; но потом приметил, как герцог ласково трепал по щеке юного виночерпия, а принц не сводил с Плейандера зачарованных глаз, и решил, что понял, в чем дело. Да, Эвадне здесь действительно было незачем появляться…

Прислуживали в основном миктонцы, по виду — сущие головорезы, иные даже — в невообразимых головных уборах Дзика. Они проворно наполняли чаши пирующих, но Эйрар избегал пить, гадая, чем могло кончиться нынешнее веселье.

Однако под конец появился всего лишь менестрель, который, промочив горло, завел нескончаемую песнь во славу Ос Эригу, где люди свободны. Герцог Микалегон сам подтягивал припев, отбивая такт рукояткой ножа. Когда же песнь смолкла, он поднялся на ноги и воскликнул:

— Выпьем за старых Богов сражений и побед — и да сгинет проклятый Колодец!

Певец ударил по струнам арфы. Люди в зале вставали один за другим, нестройно крича. Поднялся среди прочих и Эйрар, но лишь чуть пригубил и вновь сел, чувствуя, как по спине побежали мурашки: ведь это было почти святотатство. Его смущение не укрылось от взгляда соседа по столу — одного из офицеров Микалегона, воина с жестким, изборожденным морщинами лицом и шрамом от раны, которая, видимо, когда-то едва не стоила ему глаза.

— Не обижайся, империал, — сказал он, впрочем, вполне дружелюбно. — Просто Ос Эригу всегда поступает так в начале войны.

— Я дейлкарл, — сказал Эйрар.

— Да? Но тише: сейчас герцог скажет тост, а потом начнутся обеты…

Чаша Микалегона была снова полна, лицо великана сияло.

— Мы в осаде! — провозгласил он. — Там, за мостом, сидит барон Катинэ с Четвертой терцией Бриеллы, и он намерен вести войну до конца. Он хочет разорить гнездо Морского Орла и слышать не желает ни о каких компромиссах. Сегодня утром мы приняли его вызов — посланец барона висит на воротах с той стороны!

Он подождал, пока стихнет взрыв восторженных криков, высоко поднял чашу и продолжал:

— Клянусь этим Кубком Войны ни с кем не заключать мира и не щадить никого, пока трон четырнадцатого графа Валька не будет низвержен, а барон Катинэ — убит! Кто со мной? Кто — вместе с Вольным Братством Ос Эригу и со мной?

И поднес кубок к губам. Пламя факелов заплясало, точно от ветра, когда воины Эригу, а за ними — воины Дейларны и Каррены — вскочили с боевым кличем, размахивая оружием. На сей раз Эйрар осушил чашу до дна, от всей души. Но когда крики стали стихать, а люди — рассаживаться, его шрамолицый сосед остался стоять. Вот он поднял свой кубок и провозгласил:

— Клянусь этим Кубком Войны, что последую за герцогом Микалегоном до конца — и не лягу спать под крышей до тех пор, пока не сойдусь с бароном Катинэ в поединке или пока он не будет убит!

Он выпил. Зал отозвался приветствиями, хотя и не столь шумными, как в первый раз, воздавая своего рода дань уважения. Следом поднялся Альсандер:

— Я здесь чужеземец и вдобавок бывший ваш враг, — сказал он. — И тем не менее, над этим Кубком Войны я произношу обет сражаться плечом к плечу с герцогом Микалегоном. Клянусь не знать покоя и не заключать мира, пока он сам не заключит мир! Клянусь от своего имени и от имени всех нас, шестерых братьев, увидевших свет чудесным образом, двумя тройнями. Клянусь моей родиной, чьи зеленые холмы навеки запечатлены в наших душах, что я войду в карренский Дворец лишь после того, как вожди Народной партии подметут в нем пол своими бородами. Вот какой обет произношу я над вашим Кубком Войны!

— Клянемся! — в один голос крикнули Плейандер и Эвименес, и еще прежде, чем зал разразился криком, этот последний добавил:

— А я клянусь собственной рукой истребить Стенофона Пермандосского — и возлечь с его сестрой Ликаоникой без его на то дозволения!

Восторженный рев, вырвавшийся из десятков глоток, потряс каменные стены. Если раньше морские короли севера были не очень-то высокого мнения о полководцах с Островов, то теперь виночерпии сбились с ног: люди стучали кулаками по столам и пили за здоровье карренцев. Вот это был обет так обет!..