По ту сторону

Оглавление

– Да, вы правы Уилл, я из Московии. Слышали о такой стране?

– Разумеется.

Сказал так, что я усомнилась в правдивости его слов. Конечно, далеко не каждый подданный её величества Елизаветы знает о существовании Московского государства. Обидно, но для англосаксов московиты – всё равно, что какие-нибудь дикари-людоеды из экваториальной Африки.

– А прежде чем попасть в Англию, я плавала на пиратском корабле.

Это я с досады – пусть знает, с кем имеет дело.

– Вы, конечно, шутите?!

– Отнюдь.

Уильям, явно обескураженный, внимательно посмотрел мне в глаза.

– Но… как же вышло, что вы…

– Вы хотите сказать, как меня угораздило попасть к пиратам? – Он кивнул. – Я поступила на корабль лекарем, даже не зная, что это каперское судно.

– Невероятно! Прежде не приходилось слышать подобных историй. Впервые встретил такую необыкновенную женщину! Должен признаться, вы очаровали меня, Жанна!

Кажется, я жутко покраснела:

– Вы не должны говорить мне таких слов, сударь. Не забывайте: я замужем.

– О, прошу простить меня, милая Жанна. Но ведь в прошлую нашу встречу вы говорили, что разглядели во мне талант творца. Я и сам чувствую в себе призвание писать пьесы в стихах. А все поэты немного сумасшедшие. Не судите строго несчастного комедианта, нашедшего свой идеал в вашем лице, о несравненная Жанна!

Как всё-таки мы, женщины, падки на откровенную лесть и сладкие речи мужчин. Я потеряла бдительность, и не заметила, как попала под гипнотическое действие слов обольстителя, дала себя охмурить. Упивалась галантными речами, не обращая внимания на то, что Уильям явно актёрствует, говорит словами Дона Жуана из знакомой мне пьесы. Или сочиняет на ходу монолог для будущего творения.

Мы подошли к нашему с Робертом жилищу.

Ну, всё, хорошего понемногу – надо прощаться.

– Мой дом. Спасибо, что проводили…

– Разве вы не пригласите меня, Жанна?

Однако! Я растерялась от такой бесцеремонности:

– Что вы, сударь! Это неудобно…

– Жанна, у меня и в мыслях нет ничего дурного. Быть возле вас, слушать ваш голос, это всё, что мне нужно. Клянусь вам!

Уже не пылкий любовник, а скромный юноша – сама кротость и целомудрие – просил дозволения войти. И я поверила, вернее, позволила ему уболтать меня.

Я знала: Полли нет дома – после церкви собиралась на рынок, а там, как пить дать, «зацепится языком». Джим, скорее всего, дрыхнет в конюшне. Впрочем, сказать по правде, в тот момент меня не заботило, увидят ли слуги, что я пришла не одна. А если уж совсем откровенно, сама не хотела отпускать Уильяма. Он так мил, так любезен…

Как только мы оказались в доме, от галантности молодого повесы не осталось и следа. Мгновенно забылись клятвы и заверения в желании лишь слушать мой голос. Едва перешагнув порог, я оказалась в жарких объятиях коварного соблазнителя. Вяло сопротивлялась, стараясь уклониться от поцелуев, шептала: «Что ты делаешь… не надо». «Жанна, дорогая… я сгораю от страсти», – шептал он в ответ, и целовал мне лицо, шею, ямочку между ключицами.

Не помню, как мы оказались в спальне для гостей. В той самой, где я не так давно застукала Роберта, лапающего служанку. А теперь сама облапана будущим гением, охотником до любовных утех с чужими жёнами. Похотливые руки донжуана скользили по моей спине и бёдрам, касались груди, настойчиво искали застёжки на платье. Уильям становился всё нетерпеливее и грубее в желании овладеть мною. Не справившись с крючками, дёрнул за ворот и надорвал его; надавил на грудь, сделав мне больно, чем окончательно вывел из состояния тупой покорности.

Я резко его оттолкнула:

– Успокойся! Я не хочу… не могу… Я люблю своего мужа, понимаешь!

Уильям тяжело дышал, глядел исподлобья. На мгновение показалось: захочет взять меня силой. Но он лишь криво ухмыльнулся:

– Супружеская верность – лучшая из добродетелей… Когда нет иных достоинств.

Я вспылила:

– Что ты о себе воображаешь! Гений, ха! Тебе ещё только предстоит им стать. Знаешь, теперь я уже не уверена, что так и будет. Кто знает, может «стратфордцы» ошибаются, и истинный автор великих пьес – граф Оксфорд?

– О чём ты, Жанна? Зачем упомянула «хромого Эдуарда»? Он, кстати, заключён в Тауэр.

– Кто? – не поняла я.

– Эдуард де Вер, граф Оксфорд. Ты ведь его имела в виду?

– Да. Кажется. Он ведь поэт и драматург, обласканный королевой?

– Был таковым, пока не снюхался с заговорщиками-католиками.

Я не хотела продолжать этот разговор – и так наболтала лишнего. Упомянула о споре «стратфорцев» с «оксфордцами» за несколько столетий до самого спора. Не нарваться бы на неприятности со «Службой».

– Ладно, Уилл, не заморачивайся, – сказала я по-русски, и добавила на его родном: – Я имела в виду, что в Англии немало хороших поэтов и драматургов, и надо очень постараться, чтобы превзойти всех.

Уильям пожал плечами. На меня он смотрел уже спокойно, без диковатого блеска в глазах (как глядят самцы на течную самку).

– Я плохо понимаю тебя, Жанна. Мне казалось, что ты… Ладно… Не стоит об этом. Извини, если обидел.

– Хорошо. Я принимаю извинения. Мы можем остаться добрыми знакомыми…

Расстались мирно. Но у меня в душе остался горький осадок. Разве я дала ему повод обращаться со мной, как с кабацкой шлюхой?!

4

И опять чередой потянулись дни, одинаковые, как цыплята из инкубатора. Где-то воевали и заключали перемирия, соперничающие королевские дворы Европы интриговали друг против друга, основывали временные союзы, дабы ослабить позиции противника. Вся та грязь, что именуется большой политикой, очень напоминала происходящее в этой области в двадцать первом столетии. Сюда, в Стратфорд, долетали лишь отголоски событий, и то в виде слухов о борьбе партий при дворе Елизаветы. Среди придворных, насколько мне известно, есть сторонники и противники тех или иных монархов, поэтому дворцовые интриги – как бы проекция соперничества европейских властителей.