Обноженный

Оглавление

116

Девица вообще не имеет права что-либо продавать или покупать без согласия отца. Замужняя женщина — только в границах, установленных мужем. Лишь вдова имеет кое-какой самостоятельный имущественный статус.

Но Катерина, с сегодняшнего утра — сирота. А опекуна пока нет. Потом, конечно, когда он появится, он может потребовать признать сделку недействительной. А я могу опротестовывать и требовать компенсации понесённых расходов, а время идёт, а там девица замуж выйдет и вообще уйдёт под власть мужа… Что, конечно, тоже опротестовывается, но у других властей и за другие деньги… Время — это не только категория попадизма, но и жизнь человеческая. Оно — проходит.

Сейчас главное: своих рабынь я могу вести куда хочу. А вот ЧСИР — «член семьи изменника родины»… или «двуногий фрагмент конфиската»…

— Парни, хватит пялиться — дырку проглядите. Собираемся-убираемся. Быстренько.

Потопали. Уже в воротах, в которые мы так резво вскочили, снял шапку и натянул Катерине на замотанную белым полотном голову:

— Держи. И не бойся ничего. Ты ж у меня, у «Зверя Лютого» в когтях. Чего с тобой ещё случиться может?

Снова слёзы… Всего-то сутки назад она, весёлая да здоровая, со мной на Княгиной горке повстречалась, с тропинки столкнула…. День всего прошёл — не девушка, не боярышня, не весёлая, не здоровая…

Глава 264

Речка уже широкая — поставили вёсла. «Ну-ка навались. Раз — и, два — и…». А — не славно.

Беда в том, что в доспехах грести тяжко. Кольчуги-то не сильно мешают, а вот всякие стёганные вещи типа европейского гамбезона или русского тегиляя… «Типа» — потому что ни того, ни другого в классическом виде на «Святой Руси» ещё нет. Есть двухслойный стёганный ватник. Либо в рубашечном варианте — как русская рубаха — одевать через голову, с коротким, по локоть рукавом. Либо в кафтанном — длиной по сапоги, пуговицы на груди. Типа «разговоров» на конармейских шинелях.

У меня в ватниках пятеро: Николай, Терентий, кормщик и ещё два мужичка. А оставшийся от Ряхи «тегиляй» мы бабам отдали — на спины им накинули.

Нервно мне. Нервенно. Ходу ребятки, ходу. Поймать стрелу в спину… не хочу. Почему меня Афанасий именно в этот момент в Вержавск послал? Почему Улеб там кругами ходил? Откуда у Мичуры напарник взялся? Ходу, миленькие, навались сильнее!

Я — боюсь. Все попандопулы такие смелые, такие храбрые, а я… я боюсь. Потому что мои мозги со всей супер-прогрессивной начинкой из 21 века, можно расплескать точно так же, как и любые туземно-кондовые двенадцативековые. А я не могу защититься. Потому что не понимаю здешних игр!

Они не против меня играют — они друг с другом играют. Мною. Убить врага — победа, умереть от удара врага — геройство. Но сдохнуть по воле неизвестного игрока во имя неизвестных целей от руки такой же… пешки. Е2-Е4… И где тут — чёрные, где — белые…? «Своих» в этих играх у меня тут точно нет.

Эти маленькие речки… Сто вёрст засады. Ширина водяного зеркала — от 2 до 10 метров. Дальше, либо прямо от уреза, либо за узкой полоской бережка — густые заросли. Камыш, кустарник. Любой… «чудак на букву «мэ»» может уютно устроиться в кустах с луком. Его там никак не углядеть.

Вогнать с 5-10 метров стрелу в натянутую на спине гребца рубаху… Просто для забавы. И убежать, радостно хохоча, по знакомым тропинкам в знакомый лес.

А лодочники… Пока взденут доспехи, пристанут к берегу, выберутся из лодки… Местности они не знают: догнать и наказать — не могут.

Так это просто проявление дурости под видом доблести! Без идеологической подкладки, из-за которой, например, российские гуманитарные конвои в Донбассе закидывали в дороге «коктейлями»: бутылка на крыше фуры водителю не видна, а огонь на скорости вздувается быстро.

Рисковые люди «из варяг в греки» ходили. Кроме чистой глупости, у местных и имущественные интересы к прохожим есть. «Что с возу упало — то пропало» — русская народная мудрость. У проезжего — «пропало», у местного — появилось.

А ещё были религиозные, племенные… ксенофобные. Перешёл от дреговичей к радимичам — всё. Чужак, враг.

«Счастье в том, чтобы ехать на коне врага, ласкать его женщин и погонять его самого плетью». Чингисханов на Руси нет, вместо коней — лодейки, но единомышленники… в каждом племени.

Сейчас-то помягче. Христианство — у всех одно, страна — одна. За баловство взыщут не лодейшики — взыщут местные власти, погостники.

Но это по смердам. А вот послать человечка… С той же функцией — стрелу в спину гребца… Власть — может. Или — какая-нибудь из её… ветвей.

Иные из частей этой истории стали мне понятны позднее, иные и вовсе через десятилетие, когда мои мастера-«правдоискатели» смогли сильно расспросить ближних слуг кое-каких весьма вятших людей этих времён. Основных участников той многолетней «игры» — в живых уже не было. Но тогдашнее предчувствие, что надо спешно выбираться с «реки мелкого серебра» — меня гнало правильно. Многолетняя, многоходовая интрига, которая могла взорвать и княжество, и, при успехе своём — всю Святую Русь, зацепила меня лишь малым краешком. И голову мою лысую — оторвать не успело.

Стыдно сказать, но у меня была истерика. По счастью — тихая. Я не понимал происходящего, но ощущал опасность.

Множество попаданцев, попав после «вляпа» в «лабиринт придворных интриг», легко их разгадывают, быстро разрушают «коварные помыслы и замыслы», и немедленно сами «плетут ковы», уже в свою пользу. Ну, и мирового прогресса, в том числе.

Совмещая индукцию с дедукцией, логику с озарением, лишайно прорывающуюся наблюдательность («тут — вижу, тут — как всегда») менеджеры младшего и среднего уровня «в лёгкую» щёлкают заговоры потомственной средневековой аристократии.