С.С.С.М.

Оглавление

– Триста сорок миллиардов шестьсот восемьдесят восемь миллионов сто пятнадцать тысяч шестьсот пятьдесят девять шиллингов двадцать пять пенсов, – донеслось до Кирпичникова бормотание империалиста. – Триста сорок миллиардов шестьсот восемьдесят восемь миллионов сто пятнадцать тысяч шестьсот пятьдесят девять шиллингов двадцать шесть…

Краслен откашлялся. Памперс поднял глаза.

– Эти окна уже мыли! Убирайтесь! – бросил он. – Двадцать семь пенсов…

– Я не мойщик, мистер Памперс… – начал Краслен.

– Тем более убирайтесь! Двадцать восемь…

– Я имею к вам важное дело! Я друг Буерова… – Кирпичников старался быть как можно более кратким и напыщенным.

– Что? Двадцать… Двадцать… Черт!

– Объединимся, мистер! – возвысил голос Краслен. – Поможем друг другу задушить бесчеловечный режим коммунистов!

Но Памперс его не слушал.

– Двадцать? Тридцать? Сколько было пенсов?! Господи, а шиллингов сколько было? Шестьсот пятьдесят? Или нет?! Боже, боже! Я сбился!

– Послушайте меня, мистер! – настаивал Краслен, уже чувствуя, что это бесполезно.

– Проваливайте к черту, сумасшедший!!! – заорал покрасневший от злости буржуй. – Кто вы такой, в конце концов?! По каком праву, в конце концов?! Лазать в окна запрещено, в конце концов, для этого существуют двери, чтобы вам провалиться! Кто вам позволил так бесцеремонно врываться в мой кабинет и мешать мне считать деньги?! Теперь придется начинать все заново, черт побери!!!

– Мистер Памперс… – выдавил Кирпичников.

Памперс стукнул по столу кулаком, уронив при этом монокль, который, грохнувшись о мощную столешницу, разбился на десяток кусочков.

– Я разбил монокль! Из-за вас я разбил свой монокль! Вы виновны в порче имущества, с вас причитается полтора шиллинга! Я потерял полтора шиллинга по вашей милости! – истерично вопил Памперс.

Знакомая Краслену пара охранников к этому моменту уже была в кабинете хозяина.

– Полтора шиллинга! Я оштрафую вас на полтора шиллинга и еще три с половиной за моральный ущерб! Негодяй! Правонарушитель! Коммунист! Фашист! Недемократический элемент! Сумасшедший!

Вытряхнув из Краслена всю мелочь, какая при нем оказалась, и поколотив так, чтоб было больно, но не осталось следов, охранники решили проводить навязчивого гостя до самого порога. Уже знакомый лифтер, увидев Кирпичникова в сопровождении двух бугаев, прикусил язык и безропотно довез всех троих до первого этажа.

– Снова явишься – пристрелим, – напоследок сообщили пролетарию.

Почему-то он поверил.

У подножья небоскреба несколько монашек раздавали жидкий суп вкладчикам банка. Суп заканчивался, его едва хватало на половину несчастных: видимо, сестры то ли собирались повторить библейское «чудо» с тремя хлебами, то ли заботились не столько о насыщении голодных, сколько о демонстрации факта благодеяния. Вкладчики послушно крестились, получали свою баланду, жадно хлебали ее, раскачиваясь под пение церковного гимна, и равнодушно посматривали на лежащего поодаль мертвеца. Был это клепальщик, монтажник или же мойщик стекол, Краслен так и не разглядел.

16

– Давай еще раз, Ленни! – предложила негритянка и, не дождавшись ответа, нырнула под драную рогожу, которую ее экономные хозяева считали одеялом.

– Погоди, давай передохнем. – Краслен приподнял край рогожи и с любопытством посмотрел, чем там занята его боевая подруга.

– Тогда расскажи что-нибудь! – потребовала из своего укрытия пролетарка.

– Что? – устало простонал Кирпичников. – Снова про Красностранию? Я тебе уже все про нее рассказал…

– Правда, что ваши газеты никогда не врут?

– Ну конечно, правда, Джесси! Что за глупые вопросы?! Дай поспать немного!

– Дома отоспишься, безработный! На тебя-то, в отличие от меня, хозяева не косятся за то, что весь день носом клюешь! Давай поднимайся! Ты сюда пришел дружбу народов укреплять или что?! – зашумела Джессика. – Вот и укрепляй ее!

Краслен спрятал голову под рогожу. Он подумал, что негритянка в ту же секунду сорвет с него одеяло и набросится. Но нет. Пару минут было совсем тихо. Потом скрипнула кровать: Джессика встала, прошла по комнате, начала с чем-то возиться. Интересно, что она там делает? Минута, еще минута. Кровать снова скрипнула. Теплое тело негритянки прижалось к Кирпичникову. Кажется, он уже не хотел спать.

– Как там дела у Джордана? – спросила неожиданно пролетарка.

Игривое настроение Краслена сразу же улетучилось. Он вылез из-под рогожи, сел рядом с Джессикой, мрачно поглядел на нее – так мрачно, как только можно смотреть на счастливую голую девушку, – и сообщил:

– Его уволили.

– Уволили?! – ужаснулась негритянка. – Боже мой, я так и знала! Опять что-то натворил?!

– Нет, просто его хозяин нашел какую-то женщину на его место. Женщинам ведь можно платить меньше, чем мужчинам.

– Мерзавка! Такие, как она, способствуют снижению зарплат и вредят всему рабочему классу! Бьюсь об заклад, она недолго там продержится!

– Можешь не биться. Уволили Джордана вчера, а сегодня на место этой особы уже приняли девчонку лет десяти. Детям ведь можно платить еще меньше, чем женщинам…

– Ужасные нравы! – вздохнула Джессика.

Краслен был у нее в гостях уже третий раз. Последние дни его все меньше тянуло думать о классовой борьбе, о возвращении на Родину, о Джонсоне, о гадкой ситуации, в которой оказался по милости Буерова… Ему вообще не хотелось думать о чем-либо. Весь сегодняшний день и половину вчерашнего Кирпичников провел в ожидании ночи, когда можно будет пробраться в самую убогую комнатку заветного особняка. Иногда – совсем редко, – когда в голову приходили мысли об опасности, о поруганном теле Вождя, о возможном рабочем суде над «предателем», Краслену казалось, что все как-то уладится само.