С.С.С.М.

Оглавление

– Коммунисты не пытались арестовать тебя? – спросила негритянка. Похоже, она тоже больше не была настроена на любовные игры.

– Нет, – сказал Краслен.

Сначала он срывал листовки со своим фото и надписью «Компартия разыскивает». Потом перестал: боялся привлечь к себе внимание. До сих пор Краслену везло. Правда, вчера им с Джорданом пришлось со всех ног удирать от каких-то мистеров, одетых в белые колпаки, размахивающих топорами и выкрикивающих проклятия в адрес черных и тех, кто с ними дружит… Но введенные в заблуждение ангеликанские коммунисты пока что не добрались до Кирпичникова, хотя призывные листки с его физиономией плодились по городу, как инфузории-туфельки в пробирке.

– Тебе надо быть осторожнее. Обещаешь? Послезавтра я буду выходная и первым делом отправлюсь в наш штаб, чтобы все объяснить товарищам насчет тебя. Эх, чертова работа! Шесть дней нельзя отлучиться ни на секунду! Хозяева могут позвонить даже ночью… Завтра лучше не ходи сюда. Опасно.

– Хорошо, – сказал Краслен.

Вчера Джессика тоже велела больше не приходить, но когда он появился – бросилась на шею.

– Послезавтра я схожу в штаб, – повторила негритянка. – Расскажу им все, что мы узнали о теле Вождя и фирме Памперса, а они уж что-нибудь предпримут, не сомневайся!

– Все наладится, все будет отлично, – сказал Кирпичников не столько девушке, сколько себе.

Потом они обнялись, замолчали и несколько минут, сидя в тишине, слушали дыхание друг друга.

– А там, в Краснострании, у тебя не было возлюбленной? – спросила неожиданно негритянка.

– Твоя грудь похожа на большую шоколадную конфету, – ответил Краслен и принялся ласкать означенную часть тела.

Из особняка он, как и в прежние два посещения, вышел, когда уже рассветало. Старый привратник Питер клевал носом возле своей сторожки, сжимая в руке свисток. Джессика наобещала старому негру с три короба, так что красностранца он теперь пропускал беспрепятственно, даже, можно сказать, находился с ним в приятельских отношениях.

– Что не спишь, дружище? – весело бросил ему Краслен.

– А? – Привратник встрепенулся, покраснел и зачем-то сунул свой свисток в карман.

– Ступай поспи!

– Да мне не хочется…

Краслен пожал плечами.

Причину странного поведения Питера он понял спустя минуту, когда, выйдя за ворота, услышал пронзительный свист и в то же мгновение, не успев ничего понять, был схвачен невесть откуда появившейся четверкой крепких парней.

17

«У меня есть одна штучка, одна маленькая такая штучка. Но о ней знает только Джимми, один только мой Джимми…»

Эти слова были первыми, которые, несмотря на шум в ушах, проникли в сознание Краслена после того, как он обнаружил, что все еще жив. Через секунду к звукам пошлой песенки добавился шум воды. Еще через полсекунды Кирпичников различил звон посуды и понял, что уже в силах открыть глаза.

Комната оказалось большой, лишенной окон, но прекрасно освещенной электричеством. Стены, облицованные белым кафелем, навевали мысли о чем-то зловещем; куски свежего мяса, развешанные по крюкам и лежащие на оцинкованном столе возле окровавленного ножа, а также бурлящее нечто в кастрюльке на жаркой плите тоже почему-то не казались аппетитными. Более-менее безопасной выглядела только брюнетка, которая мыла посуду в эмалированной раковине, пряплясывая под «Маленькую штучку», звуки которой, кажется, доносились из соседнего помещения. Внимания на Краслена она совершенно не обращала. Связанный как эмбрион, с руками, примотанными к бедрам, и заткнутым ртом, он попробовал было приветствовать посудомойку мычанием, но та не ответила. «Штучка» закончилась. «Уж не в „Черной“ ли я „…кошке“?» – подумал Краслен после того, как из за стенки донеслось: «Он видел меня голой, совершенно голой! Ах, какой конфуз!» «Голой, голой, ну просто полностью без одежды! Ух, как же так могло получиться?!» – самозабвенно подпевала безголосая посудомойка, подпрыгивая с жирной тарелкой в руках и не замечая мыльных брызг, летевших на Краслена.

Неожиданно единственная дверь ужасной комнаты открылась, и в проеме возник парень. Тут сомнений не осталась: его форма была именной такой, в какой ходили подавальщики из кабаре, где Кирипичников так и не встретил коммунистического вождя.

– Лола, там хотят седло барашка с ананасами! – сообщил официант.

– Где я его возьму?! – буркнула работница. – У нас сроду не водилось баранины!

– Не говори ерунды, а? От дона Мальдини осталось еще больше трети!

– Ну ладно, сготовлю…

– Давай пошевеливайся! Да не забывай, что бывших донов мы режем на красной доске, а бывших собак и кошек – на синей! – сказал подавальщик. – О, глянь-ка! Наш свежий очнулся!

Краслен постарался не выдать испуга. Посудомойка с любопытством уставилась на него.

– Из каких он? Не знаешь? – спросила девица. – На мафию вроде не тянет. Наверное, чей-то богатенький сын, будут требовать выкупа? Нет, не похоже…

– Не суйся не в свое дело, Лола! – оборвал девушку официант. – Ты что, тоже хочешь оказаться запеченной с ананасами?!

– У нас нет ананасов, – съехидничала та. – Мы уже давно кладем картофель с сахаром!

– Тем более помалкивай!

Дверь хлопнула.

Когда Лола полезла за какой-то надобностью в большой холодильный шкаф, урчание которого тоже было угрожающим, Кирпичников малодушно закрыл глаза, предпочитая не видеть, что будет извлечено оттуда. Целый час он просидел, не открывая глаз и слушая, как стучит о деревянную доску нож, как шипит масло и как непристойная девка на сцене за стенкой поет: «Хочу миллионера! Ай-яй-яй, хочу миллионера!»