Красная готика

Оглавление

Фельдшер амбулатории Кузьменко — известный в округе естествоиспытатель и натуралист тоже старательно сообщил все что знал. Даже больше. Заболевшего Феофана из общежития отвезли прямиком в Н. и сдали в НКВД. Ну, управление ГБ — это ж не принципиально! Он Феофана не лечил. Лечил беззащитного старика скорее всего так называемый фельдшер по фамилии Хомичев — то есть человек далекий от медицины как декабристы от народа. Результат всем присутствующим известен. Батюшка был человек крепкий и мог еще жить и жить при правильном естественнонаучном подходе. Вот то-то! А в амбулаторию его привезли из города — уже в гробу какие-то незнакомые люди — представились сотрудниками НКВД, да, может и ГБ — он не обозреватель политический, что бы не пугаться — а медик! В штатское были одеты. А зачем ему спрашивать документы — он, слава Богу, может еще сотрудника НКВД и без документов — по лицу узнать! Чем у них лица такие особенные? Суровые лица — вот что! Тем более эти люди передали Кузьменко нотариально заверенную копию заключения о смерти. Да, вот она. С какой стати ему было звонил Хомичеву? У Хомичева два диагноза на все случаи жизни — бытовая травма и простуда! Когда Николай Павлович ему позвонил и спросил — он, конечно, подтвердил — точнее просто прочитал, что было написано в свидетельстве о смерти — а что другое он мог сказать?

Чтобы не волновать общественность и не порождать лишних слухов, той же ночью пустой гроб так же тихо закопали. Участники событий дали подписку о неразглашении. А озадаченные Прошкин и Корнев, свалив в холщовый мешок лоскутки одежды, отправились домой — анализировать.

— Это просто безобразие! Отожрался на колхозных харчах и свинтил с поселения! Восьмой десяток человеку — а совести никакой! Где его теперь искать? Да и откуда мы людей для этого возьмем свободных? Разве только с больницы снимать! — никак не могу успокоится Прошкин.

— С больницы снимать — ни в коем случае! Да что ты в самом деле — Николай? Ну куда бы он побежал — не мальчик ведь! Что ему тут плохо жилось? Мы с тобой — ответственные работники — едим через двое суток на третьи — а он каждый день трескал фрукты — овощи, конфетки — бараночки, еще и со сметаной! — Корнев как раз обгладывал куриную ножку после двухсуточного голодания. Не в силах больше бороться с голодом «ответственные работники» расположились на привал прямо под прохладным предутренним небом — среди полей и пашен. А съестными припасами «на дорожку» их снабдил душевный человек — председатель Сотников. Запустив куриную косточку в открытый космос, как бумеранг, Корнев продолжил:

— Болтлив старец был сверх всякой меры — вот и договорился — до преждевременной кончины! Убили его и закопали за это. Тут Николай все не так просто — тут политика! Серьезные вещи происходят. Сейчас все сам поймешь — ты ж не дурак, в конце-то концов! — Владимир Митрофанович огляделся, еще раз убедился, что они с Прошкиным в поле совершенно одни, и перешел к действительно серьезным новостям.

— Станислава Трофимовича со дня на день того, — Корнев сложил пальцы рук изображая решетку, и показал ее Прошкину, — на другую работу переведут. На долго…

Прошкин грустно покачал головой — хотя эта новость его ни мало не огорчила, во-первых по тому, что Станислав Трофимович был руководителем малокомпетентным, да еще и авторитарного склада, а во-вторых потому, что самым вероятным и достойным кандидатом на его освободившийся высокий пост был конечно же товарищ Корнев. Понимал это не только Прошкин, но и сам Корнев, и даже вышестоящие товарищи…

А уж если такое действительно случится, то кому же как не Прошкину занять нынешнее место Корнева? Ну и что, что он молодой — зато надежный! И перспективный — в университет поступает, женится собирается на достойной женщине — словом ценный кадр! Вообще Прошкин ни того ни другого не собирался делать, во всяком случае прямо сейчас, но оспаривать мнение начальника в такой счастливый день не стал… И ребячество всякое прекратит! Прошкин торжественно заверил, что в случае назначения на высокую должность собственными руками выкинет из сейфа ладан и прочую «атрибутику», а потом возьмет в замы Сашу Ладыгина — которого в прошлом году бросили на укрепление Комсомола прямо в Прокопьевку — если Владимир Митрофанович не против. Еще с полчаса коллеги обсуждали грядущие кадровые изменения и улучшения, которые они за собой повлекут. План был блестящим — если бы не одно но…

В недосягаемо высоких эшелонах власти, в которых происходят утверждения на должности, подобные той, что занимает Станислав Трофимович, было принято жестко придерживаться принципа ротации кадров — то есть переводить ответственных работников из одной местности в другую или с одного направления работы на совершенно новое. Назначение Корнева на место его нынешнего непосредственного начальника этому принципу прямо противоречило. Здесь и начиналась политика. Тонкая, сложная и чреватая губительными последствиями…

Тут Корнев во всех подробностях поведал Прошкину о судьбоносных событиях, участником которых ему пришлось быть в последние несколько дней. Не то что бы Владимира Митрофановича так уж интересовало мнение Прошкина — скорее он просто нуждался в слушателе, чтобы еще раз обдумать и систематизировать яркие впечатления тех бурных суток. И убедится в правильности собственных действий.

23

Еще до начла партхозактива Корневу надежные товарищи намекнули насчет грядущих кадровых перемен, и Владимир Митрованович никакой рапорт подавать, конечно, не стал — а наоборот этот рапорт мелко разорвал и выкинул в уборную — все равно в кабинете у него имелась копия. Сделал это он очень своевременно. Когда всех товарищей пригласили на актив, его попросили задержаться, усадили сперва в машину, потом в самолет и уже через два часа лету он стоял, разминая затекшие ноги, в приемной товарища Круглова, а еще через пять минут пил чай в начальственном кабинете и доверительно беседовал с самим Сергеем Никифоровичем.