Красная готика

Оглавление

3

— Он в летчики готовится — вот честное комсомольское! — эмоционально отчитывался о проделанной работе молоденький сотрудник, наблюдавший за квартирой Баева, — Как проснется утром по полчаса кружится. Ровно тридцать минут — мы по хронометру засекали, с постоянной скоростью. Всегда по часовой стрелке. Только положение рук меняет. Нас таким упражнениям в планерном клубе учили.

Пока Прошкин слушал эти разглогольсвования, у него снова краешком мелькнуло в голове что-то связанное с Туркестаном, но он так и не смог вывести этот осколок озарения на уровень логической мысли, пригодной к выражению словами.

Едва освобожденные от обязанностей наблюдателей сотрудники вышли, раздухарившийся Корнев снова быстро ухватил Прошкина за рукав и потащил — на этот раз через улицу прямиком к дверям квартиры Баева, расположенной на втором этаже еще дореволюционного доходного дома.

— Ой, разве можно…. ну без санкции… … … — усомнился в обоснованности действий начальника законопослушный Прошкин, наблюдая как Корнев лихо гнет зубами обычную дамскую шпильку с явным намерением наведаться в жилище, несколько дней назад занятое «идеальным сыном». В отличии от профессионального чекиста Прошкина, Корнев был профессиональным революционером еще с далеких царских времен и над вопросами формального соблюдения законности и прочей бюрократии задумывался редко, поэтому нерешительность Прошкина вызвала у него легкое недоумение:

— А кто же узнает? Мы ж быстро и аккуратно! — и Корнев поковырял в замке изогнутой шпилькой, замок тихонько и нервно скрипнул и дверь открылась…

В старинном неопределенной конфигурации коридоре царил мрачноватый полумрак. Прошкин толкнул дверь в комнату и хотел было войти — но отпрянул, потому что в первую минуту ему показалось, что там стоит какой-то усатый человек. Решительно настроенный Корнев тоже отпрянул, поддавшись иллюзии, но потом все-таки толкнул дверь, и Прошкин с облегчением вздохнул — комната была пуста. На стене, прямо напротив двери, чуть ниже уровня глаз, висел портрет товарища Сталина. Точнее сказать на стене висело огромное, тяжелое зеленое мусульманское знамя. Поверх знамени аккуратно по центру и располагался портрет Вождя. Но он не был просто прибит к стене. А свешивался на длинных, тонких, но прочных нитях, прикрепленных к пололку, как картина в музее. Когда сквозняк тихонько шевелил нити, портрет покачивался, тяжелое знамя шуршало, создавая иллюзию, что в комнате кто-то есть.

Будь Прошкин и Корнев более трезвыми и менее взвинченными, им вполне хватило бы этой иллюзии присутствия и в комнату они ни за что не вошли бы. Но даже сейчас, когда товарищ Сталин строго смотрел с портрета на непрошеных гостей, Прошкину стало как-то не по себе, от допущенного им нарушения законности. Хотя, раз уж он совершил такое противоправное действие — останавливаться на полпути уже не имело смысла.

Помимо портрета в комнате имелся большой пушистый восточный ковер на полу, еще один такой же лежал на огромной двуспальной кровати, кроме того, в комнате находился китайский походный лаковый ларь со множеством выдвижных ящичков и с десяток узких коробок в деревянной упаковке. Надо полагать, Баев еще не до конца распаковался. В непосредственной близости от кровати располагался массивный серебряный кальян, обильно инкрустированный каменьями, а на стене, противоположной окну, красовалась вставленная в рамку упомянутая грамота штаба округа, а под ней — две самые обыкновенные казачьи сабли. На китайском ларе стояла какая-то странная треугольная пирамидка и песочные часы.

Мудрый сыщик Корнев перевернул песочные часы и засек время по своим — обыкновенным. Прошкин соображал слабо — тем более что в помещении было темно из-за толстых портьер и душно из-за наглухо закрытых окон. К тому же, в спертом воздухе царил какой-то тяжелый сладковатый запах ни то восточных духов, ни то редких пряностей, неприметно заглушавший рациональный голос сознания. Пытаясь найти источник запаха, Прошкин заглянул сперва в длинные ящики — там он обнаружил множество аккуратно завернутых в пергамент, тонкое сукно или замшу предметов холодного оружия. В основном старинных. Даже шпаги в одном из ящиков лежали! Интересно, что это? Тоже подарки братских коммунистических партий? Или может боевые трофеи покойного товарища Деева?

Потом приступил к китайскому походному комоду. В тех ящичках, которые не были заперты, взору Прошкина предстала масса носовых платков самого разного фасона и качества, но всегда идеально белых, письменные принадлежности, и столовые приборы из серебра, еще и какие-то восточные украшения — Прошкин догадался, что они предназначались для обожаемой Баевым конской сбруи. Возится с запертыми ящиками просто не было времени, поэтому непрошеные гости проследовали на кухню.

В извилистом коридоре сердца посетителей снова неприятно екнули — на этот раз причиной беспокойства стало узкое, но высокое — больше человеческого роста — старинное помутневшее зеркало в массивной раме, установленное в нише. По бокам зеркала были развешены колокольчики от конской упряжи. При малейшем колебании воздуха они тихо и тревожно позвякивали. А само зеркало было установлено так, что благодаря углу падения света посетителям, двигавшимся по коридору, казалось, что некто движется им на встречу. Только после осмотра зеркала Прошкин понял, что такие же колокольчики, как на зеркальной раме, были прикреплены — правда, в меньшем количестве, и к портьерам. Баев немало сил приложил к тому, чтобы его жилище постоянно было наполнено тенями и звуками и потому казалось обитаемым и даже опасными.