В водовороте

Оглавление

110

На вопрос этот Жуквич довольно продолжительное время медлил ответом: он, видимо, соображал, в каком тоне ему говорить, и Елена, заметившая это, поспешила ему помочь.

– Вы заметьте, что князю об этом пишет госпожа Петицкая, – сказала она.

– А, госпожа Петицкая!.. – повторил с улыбкою Жуквич.

– Но вот вы мне говорили, что напротив – между княгиней и Миклаковым все хорошо идет! – продолжала Елена.

– О, да!.. Совершенно ж хорошо! – подхватил Жуквич полным уже голосом.

– И как на вид княгиня – весела?.. Здорова?.. Покойна? – вмешался в их разговор князь.

– По-моему ж весела и здорова, – подтвердил, пожимая плечами, Жуквич.

– Я и не понимаю после этого ничего!.. – произнес князь. – А вот еще один вопрос, – присовокупил он, помолчав немного. – Я буду с вами говорить вполне откровенно: Миклаков этот – человек очень умный, очень честный; но он в жизни перенес много неудач и потому, кажется, имеет несчастную привычку к вину… Как он теперь – предается этому или нет?

– О, да нет ж!.. Нисколько!.. – воскликнул Жуквич.

– Но, может быть, этого не было в Германии, а возобновилось в Париже?

– Я ж того не знаю, – отвечал Жуквич, опять пожимая плечами и как бы начиная скучать такими расспросами.

Елене тоже они заметно не нравились.

– Чем тебе обижать заранее человека такими предположениями, ты лучше напиши к кому-нибудь из твоих знакомых в Париже, – пусть они проверят на месте письмо госпожи Петицкой, – сказала она.

– У меня в Париже решительно никого нет знакомых, – возразил ей князь.

При последних словах князя лицо Жуквича приняло какое-то соображающее выражение.

– У меня ж много в Париже знакомых. Не поручите ли вы мне это дело исполнить? – произнес он.

– Но каким образом ваши знакомые могут проверить это? – спросил его князь.

– Очень просто ж это! Я с месяц лишь рекомендовал через письмо одного моего знакомого княгине и Миклакову. Он был ими очень обласкан и бывает у них часто, – чего ж удобнее, как не ему наблюсти над всем? Я ему ж телеграфирую о том, и он мне телеграфирует…

– Это значит – еще третьего человека посвящать в эту тайну! – проговорил князь, относясь больше к Елене.

– Да не вы ж его будете посвящать, а я! – подхватил Жуквич.

– Но вам-то с какой стати посвящать его в это и заботиться о княгине?

Жуквич при этом грустно усмехнулся и склонил свою голову.

– Мы ж, поляки, часто, по нашему политическому положению, интересуемся и спрашиваем друг друга о самых, казалось бы, ненужных и посторонних нам людях и вещах.

– Ну, в таком случае не откажите и сделайте мне это одолжение! – проговорил князь и вместе с тем протянул Жуквичу руку.

– О, с великим удовольствием! – воскликнул тот, заметно обрадованный просьбой князя, и, принимая его руку в обе свои руки, крепко пожал ее.

– Но ты сам потом должен будешь заплатить господину Жуквичу каким-нибудь одолжением, – пошутила князю Елена.

– Если только это будет в моей возможности, – отвечал он ей серьезно.

– Мне, вероятно ж, будет заплачено больше, чем я стою того!.. Вероятно!.. – подхватил Жуквич шутливым тоном. Затем он вскоре стал прощаться, говоря, что сейчас идет отправлять телеграмму.

Князь еще раз искренно поблагодарил его; когда, наконец, Жуквич совсем пошел, то Елена вдруг быстро поднялась с своего места и, побежав вслед за ним, нагнала его в передней.

– Послушайте, – начала она торопливо, но тихо, – в самом деле у Миклакова с княгиней мирно идет?

Жуквич в ответ на это пожал только плечами.

– И княгиня действительно весела? – продолжала Елена.

– Ну, не очень… особенно по временам, – произнес, наконец, Жуквич.

– А Миклаков не кутит никогда?

– И того ж нельзя сказать утвердительно. И видал его иногда в очень bon courage!

– Но все-таки, как вы полагаете, во всем этом ничего нет особенно серьезного? – говорила Елена.

– Серьезного ж нет ничего! – подтвердил Жуквич, очень хорошо понявший, что Елена желает, чтобы ничего серьезного не было.

– Я вас потому спрашиваю, – продолжала она, – что вы посмотрите, как это взволновало и встревожило князя; но что будет с ним, если это еще правда окажется!

– Да, к крайнему ж моему удивлению, я вижу, что он очень встревожен, – произнес неторопливо Жуквич.

– Ужас что такое!.. Ужас! – подхватила Елена. – И каково мое положение в этом случае: он волнуется, страдает о другой; а я мало что обречена все это выслушивать, но еще должна успокаивать его.

Жуквич на это грустно только склонил голову и хотел было что-то такое сказать, но приостановился, так как в это время в зале послышались тяжелые шаги. Елена тоже прислушалась к этим шагам и, очень хорошо узнав по ним походку князя, громко проговорила:

– Прощайте, пан Жуквич.

– Прощайте, панна Жиглинская! – отвечал он, в свою очередь угадав ее намерение.

Князь, в самом деле, вышел из кабинета посмотреть, где Елена, и, ожидая, что она разговаривает с Жуквичем, хотел, по крайней мере, по выражению лица ее угадать, о чем именно.

На другой же день к вечеру Жуквич прислал с своим человеком к князю полученную им из Парижа ответную телеграмму, которую Жуквич даже не распечатал сам. Лакей его, бравый из себя малый, с длинными усищами, с глазами навыкате и тоже, должно быть, поляк, никак не хотел телеграммы этой отдать в руки людям князя и требовал, чтобы его допустили до самого пана. Те провели его в кабинет к князю, где в то время сидела и Елена.

– Телеграмма, ясновельможный пан! – крикнул поляк и, почти маршем подойдя к князю, подал ему телеграмму, а потом, тем же маршем отступя назад, стал в дверях.