В водовороте

Оглавление

109

IV

На другой день князь Григоров совершенно неожиданно получил письмо с заграничным штемпелем. Адрес был написан незнакомой ему рукою. Как бы заранее предчувствуя что-то недоброе, князь с некоторым страхом распечатал это письмо и прочел его. Оно было от г-жи Петицкой и несколько загадочного содержания. «Извините, князь, – писала она, – что я беспокою вас, но счастие и спокойствие вашей супруги заставляют меня это делать. Известный вам человек, который преследует княгиню всюду за границей, позволяет себе то, чего я вообразить себе никогда не могла: он каждодневно бывает у нас и иногда в весьма непривлекательном, пьяном виде; каждоминутно говорит княгине колкости и дерзости; она при нем не знает, как себя держать. Я несколько раз умоляла ее сбросить с себя эту ужасную ферулу; но она, как бы очарованная чарами этого демона, слышать об этом не хочет и совершенно убеждена, что он тем только существует на свете, что может видеть ее. Ваш совет и ваше слово, я уверена в том, могущественнее всего подействуют на княгиню. Она до сих пор сохранила еще к вам самое глубокое уважение и самую искреннюю признательность; а ваша доброта, конечно, подскажет вам не оставлять совершенно в беспомощном состоянии бедной жертвы в руках тирана, тем более, что здоровье княгини тает с каждым днем, и я даже опасаюсь за ее жизнь».

Письмо это очень встревожило князя. Он порывисто и сильно позвонил.

Вбежал лакей.

– Позови сюда скорее Елену Николаевну! – сказал князь, забыв совершенно, что такое беспокойство его о жене может не понравиться Елене и что она в этом случае будет ему плохая советница.

Елена, когда ее позвали к князю, непременно полагала, что он будет говорить с нею о Жуквиче, а потому, с своей стороны, вошла к нему в кабинет тоже в не совсем спокойном состоянии, но, впрочем, с решительным и смелым видом.

– Посмотри, что мне пишут из-за границы! – сказал князь, подавая Елене письмо Петицкой.

Елена поспешила прочесть его.

– Что же из этого? – спросила она совершенно равнодушным голосом князя.

– Ничего из этого! – отвечал он. – Только господин этот может уморить княгиню, – больше ничего!

– Это очень бы, конечно, было жаль! – сказала Елена протяжно и, будучи совершенно убеждена, что Петицкая от первого до последнего слова налгала все, она присовокупила: – Из этого письма я вовсе не вижу такой близкой опасности, особенно если принять в расчет, кем оно писано.

– Оно писано женщиной, очень хорошо знающей настоящую жизнь Миклакова и княгини, – отвечал князь.

– Но ты забыл, что эта женщина – врунья, сплетница, завистница! – возразила ему Елена.

– Все это, может быть, справедливо! – согласился князь. – Но тут-то она не имеет никакой цели ни лгать, ни выдумывать.

– Цель ее, вероятно, заключается в ее гадкой и скверной натуришке, жаждущей делать гадости и подлости на каждом шагу!

– Что Миклаков зол, желчен и пьяница, – это и я знаю без госпожи Петицкой!.. – возразил князь.

– И я тоже это знаю, – подтвердила Елена, – но в то же время убеждена, что, при всех своих дурных качествах, он не станет никакой в мире женщины мучить и оскорблять.

– Это только твои предположения, которые надобно еще доказать.

– Доказать это, по-моему, очень нетрудно, – отвечала, подумав, Елена. – Пошли за Жуквичем и расспроси его: он очень еще недавно, в продолжение нескольких месяцев, каждодневно виделся с княгиней и с Миклаковым, и я даже спрашивала у него: хорошо ли все у них идет?

– Что же он тебе сказал на это? – перебил ее стремительно князь.

– Сказал, что все у них мирно.

– Что еще потом он тебе говорил об этом?

– Да я не расспрашивала его особенно много… Пошли, я тебе говорю, за ним и сам расспроси его.

Князь размышлял некоторое время.

– Тут одно неудобство – совершенно постороннего человека посвящать в подобные интимные вещи… – проговорил он.

– Какие же это интимные вещи, о которых все, я думаю, знают? – возразила Елена.

Князь еще, однако, подумал немного; потом, видно, решившись, довольно сильно позвонил. Явился лакей.

– Поди к господину Жуквичу, – начал он приказывать лакею и при этом назвал улицу и гостиницу, где жил Жуквич, – и попроси его пожаловать ко мне, так как мне нужно его видеть по весьма важному делу.

У Елены в продолжение этого разговора все больше и больше начинало появляться в лице грустно-насмешливое выражение. Участие князя к жене и на этот раз болезненно кольнуло ее в сердце: как она ни старалась это скрыть, но не могла совладать с собой и проговорила:

– Я еще тогда, как княгиня взяла только Петицкую с собою за границу, говорила, что та будет ссорить ее с Миклаковым, и даже предсказывала, что княгиня, вследствие этого, опять вернется к тебе.

Князь на это промолчал.

– Ты тогда уверял, – продолжала Елена, – что это нисколько не будет до тебя касаться; но я говорила, что это неправда и что это будет тебя касаться, – оказалось, что и в этом я не ошиблась.

Князь и на это ни слова не сказал. Елена тоже не стала развивать далее своей мысли, не желая очень раздражать князя, так как предполагала, не откладывая времени, начать с ним разговор по поводу своего желания помочь польским эмигрантам.

Жуквич не замедлил явиться.

Князь встретил его самым дружественным образом.

– Садитесь, пожалуйста! – говорил он, пододвигая ему стул.

Жуквич принял всю эту любезность князя с некоторым недоумением и кидаемыми на Елену беглыми взглядами как бы спрашивал ее, что это значит.

Князь, впрочем, сам вскоре разрешил его сомнения.

– У меня просьба к вам есть… – начал он, и лицо его мгновенно при этом покрылось румянцем. – Вы, может быть, слышали… что я… собственно… в разводе с женой, и что она даже… уехала за границу с одним господином. И вдруг теперь я… получаю из Парижа, куда они переехали, письмо… которым… уведомляют меня, что княгиня до такой степени несчастлива по милости этого человека, что вконец даже расстроила свое здоровье… Вы видели отчасти их жизнь: скажите, правда это или нет?