В водовороте

Оглавление

128

– Я не могу, понимаете, я не могу!.. – говорил князь, слегка ударяя себя в грудь, и при этом слезы даже показались у него на глазах. – В голове у меня тысяча противоречий, и все они гложут, терзают, мучат меня.

– Ипохондрия… больше ничего, ипохондрия! – сказал Елпидифор Мартыныч, смотря с чувством на князя. – Ну-с, не извольте хмуриться, все это я сделаю: напишу княгине и устрою, как следует! – заключил он и, приехав домой, не откладывая времени, принялся своим красивым семинарским почерком писать к княгине письмо, которым прямо от имени князя приглашал ее прибыть в Москву.

* * *

Невдолге после объяснения с Жуквичем Елене пришлось иметь почти такое же объяснение и с Николя Оглоблиным. Бедный молодой человек окончательно, кажется, и не шутя потерял голову от любви к ней, тем более, что Елена, из благодарности к нему за устройство лотереи, продолжала весьма-весьма благосклонно обращаться с ним. Главным образом Николя мучило то, что у него никак не хватало смелости объясниться с Еленой в любви, а потому он думал-думал, да и надумал, не переговоря ни слова с отцом своим, предложить Елене, подобно Жуквичу, брак, но только брак церковный, разумеется, а не гражданский.

Придя раз вечером к Елене, Николя начал как-то особенно ухарски расхаживать по комнате ее: он в этот день обедал в клубе и был немного пьян.

– Знаете что, mademoiselle Елена, я хочу на вас жениться! – сказал он.

– На мне?.. – спросила, рассмеявшись, Елена.

– Да, на вас!.. Пусть там отец, черт его дери, что хочет говорит… Другие женятся и на цыганках, а не то что… – бултыхал Николя, не давая себе отчета в том, что говорил.

Елена на этот раз не рассердилась на него нисколько.

– Нет, я не могу пойти за вас замуж, – проговорила она, сколько могла, добрым голосом.

– Отчего? – воскликнул Николя, никак не ожидавший, что Елена замуж за него даже не пойдет, потому что считал замужество это для нее все-таки большим шагом в жизни.

– Оттого, что я вас не люблю тою любовью, которою следует любить мужа! – отвечала Елена.

– Какой же вы любовью меня любите? – спросил Николя, немного повеселевший от мысли, что его хоть какою-нибудь любовью любят.

– Я люблю вас как приятеля, как человека очень хорошего! – говорила Елена.

– Какой я приятель вам!.. Я не могу быть вашим приятелем! – возразил Николя уже недовольным тоном.

– Отчего же не приятель?

– Оттого, что вам приятель надобен какой-нибудь ученый, а я что?.. Я знаю, что я не ученый.

– Зато вы очень добрый человек, а это стоит многого! – возразила Елена.

– Это что добрый?.. – продолжал Николя, сохраняя свой недовольный тон. – Вы любите, верно, кого-нибудь другого! – прибавил он.

Елена на это молчала.

– Князя, что ли, все еще любите? – говорил Николя.

– Может быть, и князя! – ответила Елена.

– Ну, уж это извините: я бы вам не советовал! – продолжал Николя насмешливым голосом. – Елпидифор Мартыныч сказывал, что к нему жена скоро из-за границы вернется!

– Это я знаю! – проговорила Елена.

– Так вам опять, видно, срамиться хочется, как прежде, вон, все истории были?.. А как вы выйдете за меня, по крайней мере, замужняя женщина будете!

– Нет, monsieur Николя, у меня никакой больше истории не будет, потому что я никого не люблю и замуж ни за кого не пойду! – постаралась еще раз успокоить его Елена.

– Ну да, не любите!.. Не может быть, непременно кого-нибудь любите! – толковал Николя свое и почти наперед знал, кого любит Елена, но ей, однако, этого не высказал; зато, возвратясь домой, позвал к себе своего Севастьянушку и убедительно просил его разузнать, с кем живет г-жа Жиглинская.

Севастьянушка в этих делах был человек опытный. Он прежде всего обратился к смотрителю дома, всегда старавшемуся представить из себя человека, знающего даже, что крысы под полом делают в целом здании.

– А что, – спросил его Севастьян, – к этой новой кастелянше нашей никакого хахаля не ходит?.. Генерал велел узнать.

На генерала, то есть на старика Оглоблина, Севастьянушка свалил, чтобы придать больше весу своим словам в глазах смотрителя.

– Ходит один поляк к ней… Надо быть, что хахаль! – отвечал ему тот. – Этта я, как-то часу в третьем ночи, иду по двору; смотрю, у ней в окнах свет, – ну, боишься тоже ночным временем: сохрани бог, пожар… Зашел к ним: «Что такое, говорю, за огонь у вас?» – «Гость, говорит, сидит еще в гостях!»

Севастьянушка на это только усмехнулся и затем уже взялся за горничную Елены, которую он для этого зазвал к себе в гости, угостил ее чаем и стал расспрашивать, что не влюблена ли в кого-нибудь ее барышня. Глупая горничная, как болтала она об этом с Марфушей, так и ему прямо объяснила, что барышня, должно быть, теперь гуляет с барином Жуквичем, потому что ездит с ним по вечерам и неизвестно куда. Показание это Севастьянушка проверил еще через посредство солдата, стоявшего у уличных ворот здания, и тот ему сказал, что, точно, кастелянша ездит иногда с каким-то мужчиной и что возвращается домой поздно.

Обо всем Севастьян самым подробным образом доложил Николя.

– Хорошо!.. Хорошо!.. Славно!.. – говорил тот, делаясь при этом совершенно пунцовым от гнева.

IX

Николя, как и большая часть глупых людей, при всей своей видимой доброте, был в то же время зол и мстителен. Взбесясь на Елену за то, что она – тогда как он схлопотал ей место и устроил лотерею – осмелилась предпочесть ему другого, он решился насказать на нее отцу своему с тем, чтобы тот вытурил Елену с ее места. Для этого он пришел опять в присутствие к старику.

– Папа, вам этой Жиглинской нельзя держать на службе у себя!.. – сказал он.