В водовороте

Оглавление

Г-жа Петицкая при этом потупилась: она обыкновенно всегда, при всяком вольном намеке князя, опускала глаза долу.

Барон же старался принять вид, что как будто бы совершенно не понял намека князя.

– Я вас поздравляю: вы непременно влюбитесь в Анну Юрьевну! – объяснила ему прямо княгиня.

– Влюблюсь? – спросил барон, подняв, как бы в удивлении, свои брови.

– Непременно, она очень милая, хоть, может быть, и не совсем молода! – подхватила княгиня.

– Совершенно верно; но, к сожалению, я сам мало способен к этому чувству, – проговорил барон.

– Почему же это?.. Я полагаю, напротив! – сказала с некоторою колкостью княгиня.

– И я тоже, – поддержала ее г-жа Петицкая.

– Я так много, – продолжал барон, – перенес в жизни горя, неудач, что испепелил сердце и стал стар душою.

– А вот Анна Юрьевна накатит вас отличнейшим бургонским, и помолодеете душой, – подхватил князь.

– Что ты за глупости говоришь! – произнесла княгиня, а г-жа Петицкая опять сделала вид, что ей ужасно было стыдно слушать подобные вольности, и ради этого она позадержала даже немножко дыхание в себе, чтобы заметнее покраснеть.

– Князь для острого словца не пожалеет и отца! – подхватил с своей стороны, усмехаясь, барон.

Все эти подозрения и намеки, высказанные маленьким обществом Григоровых барону, имели некоторое основание в действительности: у него в самом деле кое-что начиналось с Анной Юрьевной; после того неприятного ужина в Немецком клубе барон дал себе слово не ухаживать больше за княгиней; он так же хорошо, как и она, понял, что князь начудил все из ревности, а потому подвергать себя по этому поводу новым неприятностям барон вовсе не желал, тем более, что черт знает из-за чего и переносить все это было, так как он далеко не был уверен, что когда-нибудь увенчаются успехом его искания перед княгиней; но в то же время переменить с ней сразу тактику и начать обращаться холодно и церемонно барону не хотелось, потому что это прямо значило показать себя в глазах ее трусом, чего он тоже не желал. В видах всего этого барон вознамерился как можно реже бывать дома; но куда деваться ему, где найти приют себе? «К Анне Юрьевне на первый раз отправлюсь!» – решил барон и, действительно, на другой день после поездки в парк, он часу во втором ушел пешком из Останкина в Свиблово. Анна Юрьевна, в свою очередь, в это утро тоже скучала. Встретив юный музыкальный талант под руку с юной девицей, она наотрез себе сказала, что между нею и сим неблагодарным все и навсегда кончено, а между тем это ей было грустно, так что Анна Юрьевна, проснувшись ранее обыкновенного поутру, даже поплакала немного; несмотря на свою развращенность и цинизм в понимании любви, Анна Юрьевна наедине, сама с собой, все-таки оставалась женщиной. Приходу барона она обрадовалась, ожидая, что это все-таки немножко развлечет ее.

– Что ваш князь и княгиня? – спросила она его с первого же слова.

– А я их не видал сегодня! – отвечал барон.

Анна Юрьевна до прихода барона сидела в саду в беседке, где и приняла его.

– L'air est frais aujourd'hui!.. Пора в город переезжать, – проговорила она, кутаясь в свой бурнус и затрудняясь на первых порах, о чем бы более интересном заговорить с своим гостем.

– Нет, что же за холодно; я еще ни разу не надевал своего осеннего пальто! – возразил барон, желая, кажется, представить из себя здорового и крепкого мужчину.

– Да, но, может быть, вас согревает в Останкине приятная атмосфера, которая вас окружает! – произнесла Анна Юрьевна лукавым голосом.

– Атмосфера приятная? – переспросил барон, совершенно как бы не поняв ее слов. – Какая же это атмосфера? – прибавил он.

– Атмосфера в обществе с хорошенькой и милой женщиной, – отвечала Анна Юрьевна. Она сама отчасти замечала, а частью слышала от прислуги своей, что барон ухаживает за княгиней, и что та сама тоже неравнодушна к нему, а потому она хотела порасспросить несколько барона об этом.

– Да, вот что! – произнес тот. – Но только атмосфера эта скорее холодящая меня, чем согревающая! – заключил он.

– Будто? – сказала Анна Юрьевна недоверчивым голосом.

– Уверяю вас!

– Что вы влюблены – в этом… je ne doute guere!.. Но чтобы и вам не отвечали тем же – не думаю! – проговорила она.

– Что я не влюблен и что мне ничем не отвечают, могу доказательство тому представить.

– Пожалуйста.

– Скажите, когда бывают влюблены и им отвечают взаимно, то пишут такие письма? – проговорил барон и, вынув из своего бумажника маленькую записочку, подал ее Анне Юрьевне. Письмо это было от княгини, писанное два дня тому назад и следующего содержания: «Вы просите у меня „Московских ведомостей“, извините, я изорвала их на папильотки, а потому можете сегодня сидеть без газет!»

– Пишут в таком тоне? – повторил барон.

– Пишут во всяком!.. – проговорила Анна Юрьевна, и при этом ей невольно пришла в голову мысль: «Княгиня, в самом деле, может быть, такая еще простушка в жизни, что до сих пор не позволила барону приблизиться к себе, да, пожалуй, и совсем не позволит», и вместе с тем Анне Юрьевне кинулось в глаза одно, по-видимому, очень неважное обстоятельство, но которое, тем не менее, она заметила. Барон сидел к ней боком, и Анна Юрьевна очень хорошо видела его рыжий затылок, который ей весьма напомнил затылок одного молодого английского лорда, секретаря посольства, человека, для которого некогда Анна Юрьевна в первый раз пала.

Часу в четвертом барон, наконец, встал и хотел было отправиться в Останкино.

– Куда же вы?.. Dinez avec moi… le diner sera bon! – сказала ему Анна Юрьевна.

– О, нисколько в том не сомневаюсь! – отвечал барон и, разумеется, не отказался от этого приглашения.