В водовороте

Оглавление

Князь согласился с ней.

– Наконец, священники всегда обижаются, когда их не угощают, – всегда!.. Сколько раз я от них слыхала: «Закусочки, говорят, даже не поставили, словно щенка какого-нибудь мы крестили!»

Елизавета Петровна очень настаивала на завтраке главным образом потому, что в эти минуты сама очень проголодалась, и в ее воображении необыкновенно приятно рисовались отбивные телячьи котлеты, превосходно приготовляемые одним ее знакомым кухмистером-кондитером, поставлявшим обыкновенно обеды на свадьбы, похороны, крестины.

– Ну, так вы поэтому священников и пригласите! – подхватил князь, более всего беспокоимый последним обстоятельством.

– Хорошо! – сказала Елизавета Петровна на первых порах очень было решительно, но потом она пообдумала, видно, несколько.

– На два слова! – сказала она, уходя в другую комнату и махая рукой князю.

Тот хоть и не совсем охотно, но вышел к ней.

– Я за священниками сходить схожу, – начала Елизавета Петровна, – но что я мать Елены, я им не скажу, потому что будь она дама, то другое бы дело!..

– Ну да!.. – подхватил князь, очень хорошо понявший, что хочет сказать Елизавета Петровна.

– Я сейчас же к ним в церковь и пойду, благо обедня еще не кончилась. Ведь эта большая церковь, вероятно, ваш приход? – присовокупила она, показывая на видневшуюся в окно огромную колокольню.

– Эта самая! – отвечал князь.

– В минуту слетаю туда! – сказала Елизавета Петровна и, проворно войдя в комнату дочери, проворно надела там шляпку и проворнейшим шагом отправилась в церковь, куда она, впрочем, поспела к тому уже времени, когда юный священник выходил с крестом. Он, видимо, хотел представить себя сильно утомленным и грустным выражением лица желал как бы свидетельствовать о своих аскетических подвигах.

Елизавета Петровна прямо подлетела к нему.

– Покорнейшая просьба, батюшка, к вам! – проговорила она, поцеловав крест и раскланиваясь перед священником.

Ее нахальный и расфранченный вид невольно обратили внимание отца Иоанна.

– Чем могу служить-с? – отвечал он, потупляя перед ней свои голубые глаза.

– Тут одна моя знакомая родила и желает имя наречи и окрестить своего ребенка.

– Это в доме Яковлева, вероятно? – спросил всезнающий и стоящий около священника дьякон.

– Точно так! – отвечала Елизавета Петровна.

– Это что я вам вчера говорил! – сказал дьякон священнику.

– А! – произнес тот, снова потупляя свои глаза.

– Так завтрашний день в 12 часов окрестить и откушать!.. – продолжала Елизавета Петровна.

– Хорошо-с! – сказал священник задумчивым тоном.

Получив этот ответ, Елизавета Петровна отправилась обратно к дочери.

– Ну-с, священников я пригласила, – сказала она. – А кто же у вас будут восприемниками: кум и кума?

– Кум будет Миклаков, – отвечал князь и затем приостановился.

– А кума уж вы будьте! – подхватила Елена.

– Хорошо, очень приятно, с большим удовольствием! – отвечала Елизавета Петровна радостно и немножко важничая. – Теперь поэтому о завтраке только надобно похлопотать, – сколько вы изволите жертвовать на него? – отнеслась она снова к князю.

Толстые телячьи котлеты все соблазнительней и соблазнительней рисовались в воображении Елизаветы Петровны.

– Сколько нужно будет? – отвечал тот.

– Ста рублей не пожалеете?

– Разумеется! – сказал, усмехаясь, князь.

Во все это время Елена имела мучительнейшее выражение лица.

– Посторонних у вас никого не будет, а только кум, кума, акушерка, доктор?

– Да, – подтвердил князь.

– Ах, кстати о докторе!.. – подхватила Елизавета Петровна, как будто бы к слову. – У вас ведь Елпидифор Мартыныч лечит, а что вы заплатили ему?

– То есть я ему заплачу потом, – отвечал князь, несколько сконфуженный таким вопросом.

Елена же при этом более не вытерпела.

– Мамаша, это, наконец, несносно!.. Что за расспросы: заплатили ли тому, что дадите на то?.. Вам что за дело до этого?! – почти вскрикнула она сердитым голосом.

– Не буду, не буду больше! – отвечала Елизавета Петровна, заметно струхнув, и затем, подойдя к Елене, поцеловала ее, перекрестила и проговорила: – Ну, прощай, я поеду… До свиданья! – присовокупила она почти дружественным голосом князю.

Тот, не вставая с места, кивнул ей головой.

Елизавета Петровна отправилась к знакомому ей кухмистеру тоже пешком и тем же проворным шагом. Услышав, что он болен, она не остановилась перед этим и дорвалась до его спальни. Кондитер был уже девяностолетний старик, глухой и плохо видящий.

– Здравствуйте, Яков Иваныч! – воскликнула Елизавета Петровна, входя к нему. – Что, вы, вероятно, не узнали меня?

– Нет, не знаю, извините! – отвечал кондитер, выглядывая на нее из-под зеленого зонтика своего.

– Я Елизавета Петровна Жиглинская.

– А, вот кто… Очень рад, покорнейше прошу садиться! – заговорил кондитер гораздо более любезным голосом: в прежние годы, когда у Жиглинских был картежный дом, почтенный старец готавливал у них по тысяче и по полторы обеды.

– Я к вам с делом, – продолжала Елизавета Петровна, – приготовьте-ка мне завтрачек, – у меня дочь родила.

– Дочь?.. Вот как! – воскликнул старец еще приветливее. – За кем же она замужем? – присовокупил он.

– Да тут за одним господином… Его, впрочем, нет в Москве.

– Нет в Москве? – повторил, как бы соображая кое-что про себя, многоопытный старец.

– Завтрачек вы мне сделайте персон на десять, рублей во сто серебром.

– Можно это! – протянул старец, и в его почти омертвелом лице на мгновение блеснул луч какого-то удовольствия: он сразу же тут сообразил, что от этого дела рублей с полсотни наживет.