Том 3. Советский и дореволюционный театр

Оглавление

Г-н Неделин, был вообще превосходен.

В первый раз выступила перед киевской публикой г-жа Ильнарская в роли Лидии.

Лидия балованная, эгоистичная, совершенно не знающая жизни «золотая бабочка». Г-жа Ильнарская постоянно сбивалась с этого тона. Во втором акте она его придерживалась, в третьем и четвертом играла настоящую змею-злодейку, чрезмерно драматизируя роль; ведь все свои страшные слова Лидия произносит и все скверные поступки проделывает не как мелодраматическая «гадина», а как несчастный, дурно воспитанный ребенок, притом же она не умна. Не надо, чтобы зритель радовался утомительному ряду нравственных пощечин, выпавших на долю Лидии, как законному возмездию за ее сознательную порочность; напротив, на наш взгляд, надо, чтобы зритель пожалел этого ребенка, которого преступное воспитание толкнуло на путь унижений. В последнем действии, кстати сказать скомканном и неудачном у Островского, г-жа Ильнарская впала в другую крайность: сцену с мужем она провела слишком в тоне будирующего ребенка.

Ее капитуляция является ведь самым горьким из унижений. Правда, Лидия слишком легкомысленна, чтобы оценить всю позорность своего поражения, но в тоне г-жи Ильнарской было уж слишком мало сознательности и страдания. Вразрез с этим шел надутый пафос, с которым она продекламировала заключительную реплику.

Мы далеки от мысли осуждать г-жу Ильнарскую за неудовлетворительное исполнение роли Лидии. Роль эта слишком натянута и тенденциозна, и сделать из нее законченный живой тип почти невозможно.

Несмотря на некоторые излишние привычки, например чрезмерную игру глазами при монологе и тому подобные мелочи, г-жа Ильнарская все же хорошая артистка с благодарной сценической внешностью, разнообразным тоном, интересными иногда замыслами.

Отметим типичную фигуру Василия в исполнении г. Большакова. Остальные артисты были также недурны.

«Снегурочка» А.Н. Островского

Мне говорили, что г. Кошеверов хочет скопировать постановку «Снегурочки» у Художественного театра. При этом пожимали плечами. Не потому, чтобы считали образец неудачным (в Киеве положительно преобладают поклонники г. Станиславского), а потому, что считали его недосягаемым: где же взять г. Кошеверову такие огромные средства?

Но меня это мало пугало. Главным недостатком «художественной» постановки «Снегурочки» была именно излишняя роскошь. Станиславский загромоздил постановку разными дорогими манекенами и прочими трюками. Москвичи ходили смотреть «фокусы» и за ними почти не замечали поэзии Островского. Легкокрылая сказочка не выдержала тяжести режиссерских ухищрений. Таким образом, я был рад, что г. Кошеверову, хочешь не хочешь, придется отбросить часть балласта.

Другим плюсом для киевской постановки являлось решение воспользоваться прелестной музыкой Чайковского. Музыка Гречанинова, написанная для Художественного театра, очень оригинальна и самобытна, но она какая-то монотонно-гудящая, тяжеловесная, в конце концов, это та же «диковина» рядом с автоматами птиц и зверей. Очень хорошо сделал г. Кошеверов, что отказался от нее.

Боялся я другого. Для чего можно давать фантастические, феерические спектакли? Притом, заметьте, лишенные идейного, символического замысла? Только для того, чтобы дать утомленному толчками прозы зрителю насладиться счастливой грезой, улыбающимся сновидением, «чарованием сладких вымыслов»!Островский дал в «Снегурочке» несравненный шедевр, один из крупнейших перлов русской сказочной поэзии, но как легко испортить эту очаровательную фантазию! Стоит только актерам играть «что есть силы», драматизировать «всерьез» страдания Мизгиря, Купавы, Снегурочки — и все пропало! Пропала баюкающая душу прелестная ласка, игривая мечта, детски наивное настроение, и становится непонятным, зачем дают эту чуждую жизни фикцию?

Но, к счастью, мои ожидания оправдались, а опасения рассеялись.

Кошеверов показал себя тонким и талантливым режиссером, и мы не сомневаемся, что его «Снегурочка» станет одним из «гвоздей» сезона.

Прежде всего г. Мягкову очень удались его декорации. Не знаю, насколько точно воспроизводят они московские, но они не хуже. Декорация первого акта с тускло отсвечивающими льдинами, снеговыми лапами на соснах и елях, далекими огоньками деревни — положительно полна настроения.

Толпа все время живет. Отдельные группы, например царь Берендей, окруженный своим народом и слушающий песни Леля, просятся на картину. Прекрасно и правдиво также движение ужаснувшейся толпы во время самоубийства Мизгиря. Оживлению масс много способствовала искренняя веселость гг. Нелидова и Треплева, игравших берендейских парней.

Из отдельных исполнителей особенно выделилась г-жа Дроздова — прелестная, поэтичная Снегурочка; трудно найти более подходящую для этой роли артистку: небольшой рост и наивный детский облик были как нельзя более уместны. Г-жа Дроздова внесла в свое исполнение много диковатой грации дочери лесов, много настоящей детской прелести. Она имела большой и совершенно заслуженный успех. Отметим лишь, что г-жа Дроздова должна постараться более разнообразно декламировать в последних актах. Конечно, грустное умиление преобладает в сердце девочки-снегурочки, одновременно познавшей сладость любви и грозное предчувствие смерти, но из этого не следует, чтобы не надо было выпукло оттенять богатые образы чудных стихов Островского; а г-жа Дроздова говорит, например: «…по этой тропочке лишь леший пьяницу порой заманит», но говорит с таким трепетным умилением, словно об ангеле, уносящем к небу душу младенца. Не надо форсировать трогательность Снегурочки — г-жа Дроздова в этой роли и без того очень трогательна и поэтична; от более свободной, более нюансированной декламации она только выиграет.