Одиссея Грина

Оглавление

Сказано — сделано. Он стал рабом. Он отпахал шесть месяцев в каменоломне и год отработал в корабельном доке. Потом герцогиня случайно увидела его на улице, и его взяли в замок.

Оживленные улицы были заполнены низкорослыми, темноволосыми и коренастыми местными жителями и более рослыми и светлокожими рабами. Первые носили тюрбаны различных цветов, показывающих их статус и профессию. А рабы носили треугольные шляпы. Иногда встречался священник с козлиной бородкой и в шестиугольных очках. Мимо проносились экипажи и повозки, влекомые людьми или большими сильными собаками. Торговцы стояли у дверей своих лавок и громко нахваливали товары. Они продавали ткань, одежду, орехи грихтра, пергамент, мечи, ножи, шлемы, лекарства, книги по волшебству, теологии и о путешествиях, специи, парфюмерию, чернила, циновки, сладкие напитки, вино, пиво, тонизирующие напитки, картины — все, что производила эта их цивилизация. Мясники стояли у открытых магазинов, в которых висела неощипанная дичь, покачивались на крючьях освежеванные туши оленей и собак. Продавцы птиц показывали свой яркий голосистый товар.

В тысячный раз Грин подивился на эту странную планету, где животный мир представляли только люди, собаки, травяные коты, небольшие олени и низкорослые животные, похожие на лошадей. Здесь явственно ощущалось недостаточное разнообразие животных, зато было очень много птиц. Отсутствие быков, волов и лошадей, как полагал Грин, и явилось причиной повсеместного распространения рабства. Люди и собаки были основным тяглом.

Несомненно, этому было какое-то объяснение, но оно захоронено в такой глубине веков, что никакая история не докопается. Грин, всегда очень любознательный, хотел бы иметь побольше времени и средств для исследований, но у него не было ни того, ни другого. Он все еще был занят тем, чтобы сохранить в целости свою шкуру и как можно скорее найти способ выбраться из этой дыры.

Достаточно много сил уходило просто на то, чтобы пробраться через узкие, переполненные толпой улицы. Приходилось часто показывать свой жезл, чтобы толпа расступилась. Но по мере приближения к порту становилось легче — улицы там были намного шире.

Огромные телеги, увлекаемые толпами рабов, везли груз к судам или обратно. Проезды должны быть достаточно широкими, иначе возы растерли бы людей о стены домов. Здесь и были так называемые бараки, где жили портовые рабы. Когда-то этот район был просто загоном, в котором мужчин и женщин запирали на ночь. Но еще во времена старого герцога стены разрушили и построили новые здания. «Ближайшая земная аналогия, — подумал Грин, — типовое проектирование жилых зданий. Небольшие здания, абсолютно одинаковые, выстроенные, как солдаты на плацу».

Он хотел было заглянуть домой, повидаться с женой Эмрой, но раздумал. С ней ввяжешься в спор или еще какие-нибудь дела — и придется потом потратить много времени, чтобы ублажить ее, а он должен торопиться на рынок. Он ненавидел семейные сцены, а Эмра была прирожденной трагической актрисой. Она, можно сказать, наслаждалась ими.

Он отвернулся от бараков и посмотрел на другую сторону улицы, где возвышались высоченные стены складов. Там суетились рабы. С помощью подъемных устройств, похожих на корабельные кабестаны, они поднимали или опускали огромные тюки. «Здесь, — подумал Грин, — для меня нашлось бы подходящее дело — механизация ручного труда. Внедрить бы паровую машину. Какой толчок для развития всей планеты! Автомобили на древесном топливе заменили бы рикш. Подъемные краны работали бы от паровых машин. Корабли получили бы привод к колесам от парового котла. А можно было бы проложить рельсы через Ксердимур и пустить по ним локомотивы вместо кораблей. Но стальные рельсы стоят слишком дорого, и банды варваров, снующие по травянистым равнинам, будут разбивать их и ковать себе оружие».

Кроме того, всякий раз, когда он предлагал герцогу новый и более эффективный способ труда, он натыкался на каменную стену обычаев и традиций. Нельзя было внедрить ничего нового, если боги не одобрят этого. А божья воля передавалась людям через посредников-священников. Они же держатся за статус кво, как голодные младенцы за материнскую грудь или как старые скряги за свой хлам. Грин мог бы вступить в борьбу с теократией, но предвидел, что ради ничтожного результата не стоит становиться мучеником.

— Алан! Алан! — послышался знакомый голос.

Он вздернул плечи, словно черепаха, убирающая голову под панцирь, и попытался не обращать внимания на зов. Но голос, хотя и женский, обладал такой силой и звучностью, что все вокруг оглядывались, чтобы посмотреть на его обладательницу. Не было смысла притворяться, будто он не слышит.

— Алан, демон, а не человек, стой!

Грину пришлось приказать мальчишке-рикше развернуться. Мальчишка, ухмыляясь, выполнил приказание. Как и все в районе порта, он знал Эмру, знал и о ее взаимоотношениях с Грином.

Она держала на руках годовалую дочь Грина, прижимая ее к своей великолепной груди. За спиной у нее стояло еще пятеро детей: два сына от герцога, дочь от проезжего князя, сын от капитана корабля с севера и еще дочь от храмового скульптора. Взлеты и падения ее судьбы отражались в ее детях — одушевленная картина состояния общества на планете.

3

Мать ее была рабыней-северянкой, отец — свободный местный житель, колесных дел мастер. Когда Эмре исполнилось пять лет, случилась эпидемия и они умерли. Ее забрали в бараки и отдали на воспитание тетке. В пятнадцатилетием возрасте ее красота привлекла внимание герцога, и он настоял на переводе ее во дворец. Там она родила от него двух сыновей, которым теперь было десять и одиннадцать лет; скоро их у нее заберут и будут растить из них свободных и любимых слуг во дворце. Герцог женился на нынешней герцогине через несколько лет после начала этой связи, и ревность герцогини вынудила его избавиться от Эмры. Она вернулась в бараки. Герцог, наверное, не слишком горевал при расставании, потому что жизнь с нею напоминала жизнь с ураганом, а он слишком любил мир и покой.