Подпольные девочки Кабула. История афганок, которы

Оглавление

Пристыженная, она перестала выходить из дома в Бадгисе.

Когда Азита с неохотой снова включила сотовый телефон, в нем оказалось множество сообщений от сторонников, которые призывали ее не падать духом. «Всем» известно, что игра была нечистой, писали они. И они знают ее не как трусиху, которая отступит перед коррумпированными афганскими политиками, но как лидера, который может за что-то постоять, – разве не это она говорила своим избирателям столько раз? Они пришли ради нее на избирательные участки и не поняли бы, если бы она попросту сломалась перед лицом полной недействительности голосования из-за явного мошенничества. Конечно, ее подставили; большая часть «чистых» голосов принадлежала ей. В отличие от многих других, ее саму даже не обвиняли в мошенничестве. Или она и впрямь собирается сказать своим сторонникам, что их голоса вдруг потеряли всякую ценность?

Азита стала постепенно приходить в себя. «Право людей, голосовавших за меня, – увидеть, как я за это борюсь. Это соревнование, и я выиграла его честно», – говорила она себе.

Образ дочерей, снова оказавшихся в глинобитном домишке в Бадгисе, тоже укреплял ее решимость. Они теперь были кабульскими девочками, которые могли бы что-то сделать со своей жизнью. Она не поступит с ними так, как некогда поступили с ней: не станет манить их лучшей жизнью, а потом изгонять обратно в провинцию без перспектив на достойное образование и почти без шансов избежать раннего брака с каким-нибудь деревенским жителем. Кроме того, думала Азита, она провела чистую кампанию, так разве трудно будет доказать, что эти дополнительные голоса по праву принадлежат ей?

Вместе с сотнями других кандидатов, оспоривших результаты выборов, она решила ввязаться в бой. В общем и целом, треть изначальных афганских кандидатов были втянуты в бурный национальный конфликт, либо как претенденты на победу, либо как их ближайшие соперники, утверждавшие, что к их собственным результатам должно быть прибавлено больше голосов, а к результатам других – меньше. А тем временем Афганистан остался с замороженным, бездействующим парламентом и кризисом хрупкой, неоперившейся демократии.

Поначалу в ходе хаотических официальных слушаний и в коридорных переговорах, на которых бывала Азита, ей говорили, что ее шансы на благоприятный пересчет велики. Однако шансы эти еще возрастут, если она уплатит взнос в 60 000 долларов определенным чиновникам, которые руководят этим процессом. Это могло бы даже восстановить ее в парламенте без всяких дальнейших вопросов, узнала она. Несколько коллег подтвердили в приватных разговорах, что действительно такова текущая такса; кое-кто даже советовал ей рассмотреть этот вопрос. Это невеликая плата за то, чтобы получить обратно свою работу, сказал один из чиновников, когда она стала с ним спорить, утверждая, что высокий процент поданных за нее голосов с самого начала был честным. Он уверял, что она скоро отобьет эти деньги – и заработает больше – на своей оплачиваемой властной позиции, особенно если будет брать взятки с тех, кто готов немножко приплатить за нужные им решения.

– Да будь у меня эти деньги, я раздала бы их вдовам! – выпалила Азита, прежде чем вихрем вылететь за дверь его кабинета.

Когда она ходила к другому чиновнику, тот предложил ей подписать долговую расписку на будущие доходы или активы. Несколько претендентов именно так и сделали, сказал он ей. Ведь наверняка у нее самой или у ее отца есть какая-то земля, которую она могла бы заложить в качестве обеспечения по займу? Когда Азита отказалась, он назвал ее «очень глупой женщиной». После этого ряд чиновников посоветовали ей «просто забыть об этом». Без «вложений» и некоторого количества денег, проинформировали ее, будет трудно снова войти в парламент.

Раззадоренная сопротивлением чиновников, стремящихся обогатиться в политической неразберихе, Азита с еще большей энергией взялась за отслеживание своих избирателей и попытки доказать свою легитимность. То обещание новой страны, которое появилось на горизонте, когда ушел Талибан, десятилетие спустя все еще вызывало в ней глубокий отклик. Она провела в парламенте пять лет не для того, чтобы просто пускать побоку суды и официальную систему правосудия. И даже если не брать в расчет уважение к демократии – у нее попросту не было этих денег.

И теперь она осталась без дохода и без службы. При скудных сбережениях содержать семью в Кабуле становилось все труднее с каждой неделей. В конечном счете сказал свое веское слово ее отец: похоже, ее борьба за возвращение в парламент не очень-то плодотворна и тянется уже слишком долго. Пора отказаться от нее, убеждал он. Им следует перебраться обратно в Бадгис или хотя бы в Герат, где они смогут снова жить как нормальная семья.

Это было немыслимо для Азиты, которая, несмотря на препятствия, укрепилась в абсолютной уверенности, что ей следует восстановиться в роли представителя Бадгиса в Кабуле.

Она снова обратилась к отцу с просьбой походатайствовать за нее перед мужем и заключить с ним соглашение: ей нужна еще пара месяцев, чтобы сразиться с избирательной комиссией. Ее муж согласился продлить их пребывание в Кабуле, дождаться окончательного решения чиновников по поводу нового состава парламента. Взамен Азита обещала найти временную работу, чтобы содержать семью, пока идет юридический процесс.

Однако она продолжала почти каждый день с головой погружаться во встречи с чиновниками из избирательной комиссии, нося свою потертую бумажную папку по кругу между министерствами, судами и неформальными встречами с коллегами, твердя семье и друзьям: «Я сама себе адвокат, но у меня есть сторонники. Первый из них – Аллах, второй – мой народ».