Почему исповедуются короли

Оглавление

– Дело не в ней. Она просто… напоминание.

– Я выяснила сегодня, что случилось в Санта-Ирии. Ты там побывал, так ведь? – Геро не сводила взгляда с жесткого профиля мужа. – После того, как сбежал из французского лагеря, ты поспешил туда и увидел, что сделали французы.

Крепко сжав челюсти, он кивнул, глаза по-прежнему были устремлены на сад под моросящим дождем.

– Наверное, в душе я знал, что уже слишком поздно, но… Я все же надеялся, что каким-то чудом успею предупредить их. Остановить…

Геро хотела что-нибудь сказать – что угодно, – но в кои-то веки не нашла слов.

Через мгновение он продолжил.

– Конечно, я опоздал. Майор Руссо и его люди уже разгромили монастырь. – Девлин ухватился за перила каменной балюстрады перед собой, ветер хлопал пелеринами его пальто. Геро обнаружила, что не может смотреть ему в лицо. – В Санта-Ирии при монастыре был еще приют для сирот. Французы убили все, что двигалось, а затем подожгли постройки. Они не оставили в живых никого. Ни козы, ни собаки, не младенца в люльке. Никого.

Издалека донеслось щелканье бича, а следом грохот копыт невидимой упряжки.

– А дочь Антонио Альвареса Кабрала? – спросил Геро. – Что стало с настоятельницей?

– Руссо пытался заставить ее заговорить, но… Бедная женщина ничего не знала. – Девлин сглотнул. – Ты представить не можешь, что они с ней сделали.

Геро отметила про себя, что не просто не может, а не хочет этого представлять. Благо, редактор «Таймс» весьма расплывчато обрисовал детали.

– Твои кошмары… Это тебе и снится? Растерзанные жертвы?

– Не всегда. Но часто. Порой я вижу их не такими, какими нашел, а какими они, наверное, были… до.

Она твердо сказала:

– Это не твоя вина.

– Да нет же, моя. Ведь именно я принес те ложные депеши в руки французов. Мое незнание ни в коей мере не оправдывает моего легковерия и не умаляет его последствий. Я же знал, что за человеком был Олифант.

– Но как ты мог знать, что он замышляет? Этот мерзавец умышленно спровоцировал французов напасть на монастырь, надеясь, что их жестокость приведет Альвареса Кабрала в объятия англичан. – Геро замялась. – Так и получилось?

Девлин покачал головой.

– Нет. Когда старик увидел, что сделали французы – с его дочерью, с сиротами, с другими монахинями, – он упал и умер.

В душе Геро вскипела ярость.

– А Олифант? Что сталось с ним?

– Прямо с залитых кровью руин монастыря я помчался в наш лагерь. Я собирался его убить. Понимал, что за это повесят, но мне было все равно. – Девлин досадливо фыркнул. – А его уже отозвали в штаб. После смерти старшего брата он вдруг сделался лордом Олифантом. Последней новостью было его назначение губернатором на Ямайку. Мне так и не довелось снова его увидеть.

– И потом ты ушел из армии?

– Да. Хотя не только из-за Олифанта и Санта-Ирии. Тот случай явился лишь кульминацией всего, что творилось и раньше. Нам нравится думать, что мы более культурные, более благородные, более справедливые, чем наши враги, но мы совсем не такие. Это подтвердят мертвые женщины и дети из Копенгагена, из Бадахоса, из Дублина, из тысяч уничтоженных деревень и ферм. Стоит это осознать, и сразу задаешь себе вопрос: зачем я сражаюсь? Зачем убиваю?

Положив руку мужу на плечо, Геро почувствовала, что он дрожит. Каково это – постоянно вспоминать кошмарные картины, запахи, звуки, постоянно задыхаться под тяжестью раскаяния?

– Это не твоя вина, – повторила она. – Кровь этих женщин и детей на руках Олифанта. Да-да, вся кровь на руках полковника Олифанта и майора Руссо, а еще на руках английских и французских чинуш, которые доверили командование двум таким мерзавцам.

Но он только сжал губы в жесткой, невеселой усмешке и слегка покачал головой.

– Что случилось с Руссо? – спросила Геро.

– Он мертв.

Она поняла, хотя это не прозвучало, что Девлин, прежде чем покинуть полуостров, разыскал французского майора и убил его.

– Вот и хорошо.

Она провела пальцами по щеке мужа, и он развернулся к ней, обнял, притянул к себе, прижался лбом к ее лбу. Она чувствовала, как он неровно дышит, стискивая ее все сильней. А затем он произнес слова, которые она долго-долго не надеялась услышать:

– Боже, как же я люблю тебя, Геро. Очень люблю. Превыше всякой меры.

ГЛАВА 42

Пол Гибсон провел день, объясняя функции и строение человеческой почки полному анатомическому театру при больнице Святого Томаса. Обычно он добродушно постукивал вываренной малоберцовой костью по пальцам задремавших студиозусов и терпеливо отвечал на вопросы, возникавшие у невнимательных и бестолковых. Но не сегодня. Сегодня каждый засоня, каждый нелепый вопрос наполняли его нечестивой яростью. Далеко не сразу, но Гибсон наконец определил истоки несвойственной ему раздражительности.

Он стремился вернуться на Тауэр-Хилл. К Алекси.

«Ну ты ж и чертов шестикратный дурак, – сказал он про себя с отвращением. – О чем ты только думаешь? Что такая прекрасная молодая женщина, как она, может тобой заинтересоваться? Что она может разглядеть в тебе мужчину, полноценного мужчину со всеми мужскими потребностями, страстями и мечтами?»

Усмехнувшись над собой, он решительно перенес все внимание на дела насущные и приказал себе больше не думать об Алекси.

А затем позволил своим слушателям разойтись на полчаса раньше.

Спеша обратно в Cити, Гибсон пошел по Лондонскому мосту, костыль, который он использовал при ходьбе на большие расстояния, издавал ритмичное «тук-тук». Туман был настолько густым, что, пожалуй, задушил бы человека, вдохнувшего слишком глубоко. Бисеринки мороси, раздражая, колко оседали на глаза. Выступившие слезы вкупе с туманом почти лишили Гибсона зрения.