Практическая романтика

• Предыдущая
• 50/78
• Следующая

— Это потому, что он сразу с нами не был! Тогда как-то уезжать было неправильно — типа в самой глубокой жопе своих бросил, а потом вроде как и втянулись. И Анатоль бы остался, если бы его вот так резко не окунули!

— Остался бы, остался, — примирительно сказала Кристина. — Но у него же нога… ноет!

Я же про себя отметила, что никто не вспомнил о том, кто их в ту самую «глубокую жопу» и отправил, хотя реакция Анатоля очень наглядно продемонстрировала, насколько этот мир отличается от прежнего. И ведь втянулись, заметно: никто не ноет, Кристина облупившегося маникюра будто не замечает, близняшки спрашивают, на ком из них синяя форма лучше сидит — как будто и для близняшек администраторская стойка была пределом мечтаний, даже Кеша перестал постоянно зависать, поскольку от этого его отучил подгоняющий завхоз. На глазах людьми становятся! Ладно, пусть не благодарят.

Я смеялась вместе со всеми, но вдруг заметила, что Герман на меня смотрит пристально с какой-то незнакомой для его лица улыбкой. Я тут же умерила пыл, он тоже уставился на очередной пододеяльник. Это он, должно быть, радуется, что и я под его черную ауру попала и немного стала такой же, как все они.

Глава 22
Его десятая

Конечно, хотелось бы свободного времени побольше, зато мы старались не упускать ни одного часа. Пора было признать, что лето удалось! Да, начиналось все очень плохо, но теперь те ощущения стирались с помощью новых моментов. Например, когда я, едва научившаяся играть в пляжный волейбол, забивала, и Герман с другой стороны от натянутой веревки психовал и называл Кешу криворуким. А потом, вскинув бровь, наблюдал, как мы с Юрой исполняем свой победоносный и унизительный для противника танец — ручки по кругу, бедрами в стороны. Чаще всего проигрывала та команда, в которой была я, но оттого и редкие победы ощущались слаще.

Или когда мы усаживались одним рядком, чтобы смотреть на закат. И молчали до тех пор, пока совсем не стемнеет. Красиво. Черт побери это море, как же оно красиво! Своим совершенством заглушает даже мысли, не то что слова.

Или когда мы все вместе все-таки поехали в город на нескольких машинах. А потом и завалились в какое-то кафе. Там было не так уж и весело, но когда мы утром продирали глаза, даже нескольких часов не проспав, начали безудержно смеяться, поглядывая друг на друга. Узнали бы они цену такого веселья, если бы их не принудили работать, как же! Но заодно узнавала и я. Как и их узнавала. Большая восьмерка — это не единый организм, как всегда представлялось со стороны. Они все разные, объединенные только общим прошлым и проблемами в богатых семьях. Со временем я даже начала отличать совсем легкомысленную Ангелину от чуть более серьезной Анжелы, что уж говорить об остальных. Уверена, что если любого из них вытащить из-под крыла Германа и поместить в нормальное общество, то уже через месяц они не были бы такими придурками.

Верочка постепенно отходила — пережила удар по гордости и вдруг выбрала, что остаться среди них лучше, чем уйти, лишь бы не видеть Германа. И, если честно, я была с ней согласна — в кои-то веки Вера начала принимать взрослые решения. Или у нее тоже неприятное стиралось за хорошими моментами, которых со временем накапливалось все больше?

— Да почему ты такая косорукая?! — это Герман психует уже на меня. — Кеша, возвращайся, даже ты конечностями управляешь лучше! А ты уйди с глаз моих куда-нибудь в тень. Юр, ну реально, как кошка облезлая, жуть!

Я развела руками — типа, ну ничего страшного, мяч пропустила, чего так орать? А что кожа слазит — так не всем же быть как он: только смуглеет, хоть бы раз сгорел на солнце, всем на радость. И все-таки футболку на горящие плечи я нацепила, собираясь теперь болеть за команду Юры и Мишеля, лишь бы не за это хамло. На самом деле парни играли здорово, со стороны залюбуешься. Хорош и Герман, который очень не любит проигрывать, пока вот так вопить не начинает. А чего это он бриться перестал? Сказать ему, что ли, поддеть как-нибудь смешно про асексуальность щетины? Или пусть сама звезда всех пляжей догадывается, что так она скоро и сиять перестанет? Поймал мой взгляд — лыбится. Нет, не мне, это он Кристине, уже бегущей к нему с водой. Ошиблась, все-таки мне! Тогда я показываю язык и отворачиваюсь, как сделала бы любая облезлая кошка на моем месте. До завтрашней работы придумаю тоже что-нибудь эдакое, в закрытом пространстве ему от меня деваться некуда.

Мой самый главный недостаток — невнимательность, неумение угадывать чужие эмоции. Я на этом уже множество раз попадалась, будто слепая. Про симпатию Кристины к Юре тоже бы, наверное, не дошло, если бы когда-то близняшки об этом прямым текстом не сказали. Не уловила и теперь, мне же никто не удосужился объяснить!

А ведь можно было догадаться. Например, когда они во время смены вспоминали смешные истории о чьих-то днях рождения, Герман между делом спросил, когда мой. Я ответила:

— Поздравлять, что ли, собрался? Или хочешь удостовериться, что мы и по гороскопу с разных планет?

— Да нет, просто увидел, что скучаешь — в разговор решил втянуть. Больше не буду, неблагодарная.

Но на самом деле продолжал, постоянно не давал мне возможности оставаться совсем в стороне. Догадаться я могла и по более очевидному факту: Герман не предпринимал ровным счетом никаких попыток, чтобы вытащить нас из заточения, даже в ядовитых репликах Карине Петровне ни разу на это намекнул. Надо быть совершенно слепой, чтобы не понять: Герман ничего не предпринимал, потому что не хотел. Потому что ему всё нравилось. Герману нравились эти удлиненные смены, когда мы вчетвером заперты в душном пространстве!

• Предыдущая
• 50/78
• Следующая