Скарлетт

Оглавление

199

Они взяли нашу землю, которая для нас — мать. Когда мы потеряли детей и мать, у нас ничего не осталось. Мы пережили горечь поражения. Подумай, Скарлетт, подумай о том, как у тебя отнимали твою Тару. Ты мне рассказала, как ты ее защищала. Защищала всем своим сердцем, всей волей, всей силой. Когда нужно было — лгала, нужно было убивать — могла убивать. Так было и с нами, кто боролся за Ирландию. И все же мы спасли ее, потому что мы еще можем радоваться жизни. Ее музыке и любви. Ты знаешь, Скарлетт, что значит любить. Я наблюдал, как ты росла и расцветала. Неужели ты не понимаешь, что любовь — это чаша, наполненная до краев: чем больше из нее пьешь, тем больше в ней остается.

Так и мы любим Ирландию и ее народ. Я люблю тебя, Скарлетт, все мы тебя любим. Ты не останешься без любви из-за того, что Ирландия — наша главная любовь. Неужели ты не заботишься о своих друзьях только потому, что заботишься о своем ребенке? Одно не исключает другое. Ты думала, я — твой, ты говоришь: брат. Ты не ошиблась, я останусь другом и братом до самой смерти. Твое счастье — мое, твоя горечь и боль — мои. И все же Ирландия — моя душа. Я не делаю ничего предательского, чтобы освободить ее от рабства. Но моя любовь к Ирландии не исключает мою любовь к тебе, она придает ей новую силу.

Как бы сами по себе руки Скарлетт опустились и теперь висели неподвижно. Колум очаровал ее, как он всегда очаровывал, когда так говорил, хотя она понимала не более половины. Ей казалось, будто кто-то завернул ее в шаль, которая согревала, но в то же время стесняла.

Человек, лежащий на полу без сознания, застонал. Скарлетт со страхом взглянула на Колума.

— Этот человек — фенианец?

— Да, сейчас он скрывается. Он говорит, что его друг донес на него англичанам.

— Ты дал ему пистолет? — сказала Скарлетт.

— Да, Скарлетт. Как видишь, у меня больше нет от тебя секретов. Я спрятал оружие в этой английской церкви. Я — его хранитель в братстве. Когда придет день восстания, тысячи ирландцев получат оружие, хранящееся здесь.

— Когда? — спросила Скарлетт, боясь ответа.

— У нас нет точной даты. Нам нужны еще корабли, которые привезут это оружие. Шесть, если возможно.

— Это то, что ты делаешь в Америке?

— Да. С помощью многих людей я собираю деньги, затем мне помогают купить на них оружие, и я сам перевожу его в Ирландию.

— На «Брайан Бора»?

— И на других судах.

— Ты собираешься убивать англичан?

— Да. Но мы будем более милосердны. Они убивали наших женщин, детей, мужчин. Мы будем убивать солдат. Солдатам платят за то, чтобы их убивали.

— Но ты же — священник, — сказала Скарлетт. — Ты не можешь убивать.

Несколько минут Колум молчал. В пробивавшихся лучах солнца можно было видеть, как пылинки медленно кружили над его опущенной головой. Когда Колум поднял ее, Скарлетт увидела, как потемнели его глаза, наполненные горечью.

— Когда мне было восемь лет, — сказал он, — я видел, как из Адамстауна в направлении Дублина шли стада и телеги, груженные пшеницей, чтобы англичане устроили пир. Я видел, как умирала моя сестра. Ей было лишь два года, но от голода у нее не было сил даже подняться. Моему брату было три, и у него тоже почти не было сил. Самые маленькие всегда умирали первыми. Они плакали, потому что были голодные и слишком маленькие, чтобы понять, что нет еды. Мне было восемь, я уже кое-что понимал. Я не плакал, потому что знал: когда ты голоден, чем больше плачешь, тем меньше у тебя остается сил. Еще один брат умер, ему было семь лет. Затем умер следующий, тому было шесть, а затем брат, которому было пять. Или, к моему великому стыду, я не помню, может, это была сестра. Затем в мир иной ушла моя мать. Я всегда считал, что она умерла от боли, исходящей из ее разбитого сердца, а не из пустого желудка.

От голода умираешь не один месяц, Скарлетт. Смерть от голода — немилосердная смерть. Все эти месяцы мимо нас проезжали телеги с едой.

В голосе Колума чувствовалось отсутствие жизни, но вскоре он оживился.

— Когда я был мальчиком, я подавал надежды. Учеба мне давалась легко, я много читал. Наш священник считал меня очень способным, и он сказал моему отцу, что, возможно, за мое усердие меня примут в семинарию. Мой отец дал мне все, что мог. Мои старшие братья, работая на ферме, делали больше, чем им полагалось, и мне не приходилось трудиться. Я мог оставаться со своими книгами. И никто меня и словом не попрекнул, потому что для семьи большая честь, когда один из сыновей — священник. И я принимал все как должное, потому что искренне верил в добродетель Господа и мудрость святой церкви. Я верил, что быть священником — это призвание. — Колум заговорил громким голосом: — Теперь-то уж я смогу получить ответ на вопрос, который меня мучил. Так я решил. В семинарии будет много книг, в ней царит мудрость святой церкви. Я занимался, молился и искал. Занятия и молитвы приводили меня в восторг. Но я никак не мог найти ответ на свой вопрос. «Почему? — спрашивал я своих наставников, — почему маленькие дети должны умирать от голода?» Единственный ответ, который я получил, был: «Веруй в любовь и мудрость Господа».

Колум поднял руки над своим измученным лицом. Голос его перешел в крик.

— Господи! Я чувствую, что ты здесь. Чувствую твою силу. Но я не могу видеть твое лицо. Почему ты отвернулся от своего народа — ирландцев?

Руки его упали.

— Ответа нет, Скарлетт, — сказал он, запинаясь, — и никогда не было. Но у меня было видение. В нем я увидел, как голодные дети собрались вместе. Они были уже не такие слабые. Тысячи детей протягивали свои маленькие истощенные ручки, этими ручками они опрокинули повозку с едой и не умерли. Теперь это моя миссия. Опрокидывать повозки, вышвыривать англичан, сидящих за столами, заставленными всякой снедью, дать Ирландии любовь и сострадание, которые не дал ей Господь.