Скарлетт

Оглавление

Письмо было от Сьюлин. Скарлетт даже не потрудилась достать сложенные странички из конверта. Она знала, о чем оно будет: жалобы на Эллу, как будто ее собственные дети были святыми, сетования на высокие цены, на маленький доход с Тары, а ведь Скарлетт такая богатая. Скарлетт бросила письмо на пол. Она не могла читать его. Она сделает это завтра… О, слава Богу, Панси ушла.

«Мне нужно выпить. — Уже почти темно, и нет ничего плохого в том, что она выпьет вечером. — Я просто буду пить глоточками маленькую рюмку бренди, пока буду читать почту».

Бутылка, спрятанная за шляпными картонками, была почти пуста.

Скарлетт разъярилась. «Черт возьми эту Панси. Если бы она не была так ловка с моими волосами, я бы ее выгнала завтра. Должно быть, это Панси выпила ее. Или одна из служанок. Я не могла так много пить. Я ее спрятала всего несколько дней назад. Неважно. Я возьму письма вниз в столовую. В конце концов, кого это волнует, если слуги следят за уровнем бренди в графине? Это мой дом, мой графин и мой бренди, и я могу делать, что хочу. Где мой халат? Вот он. Почему эти пуговицы такие тугие? Пройдет вечность, пока я его надену».

Скарлетт поспешила вниз, в столовую, вывалила почту кучей на стол.

Она налила бренди в рюмку и выпила. Теперь она просто будет прихлебывать напиток, пока она спокойно дочитывает письма…

Извещение о вновь прибывшем зубном враче. Фи. Ее зубы в порядке, большое спасибо. Еще одно от развозчика молока. Анонс новой пьесы у де Гивов. Скарлетт раздраженно рылась в конвертах. Неужели не было там настоящего письма? Ее рука остановилась, когда она дотронулась до тонкого, хрустящего, как луковая шелуха, конверта, надписанного паутинным почерком. Тетушка Элали. Она допила остатки бренди и разорвала конверт. Она всегда ненавидела сестру матери. Но тетушка жила в Чарльстоне. Она могла упомянуть про Ретта. Его мать была ее ближайшей подругой.

Глаза Скарлетт двигались быстро, щурясь, чтобы лучше различать слова. Тетушка Элали все время писала на обеих сторонах бумаги и очень часто «перекрещивала» письмо, написав страницу, затем переворачивая под прямым углом.

«Не по сезону теплая осень…» Она писала это каждый год. «…тетя Полина страдает болью в коленке…» Насколько помнит Скарлетт, это у нее было всегда, «…визит к сестре Мэри Джозеф…» Скарлетт сделала гримасу. Она не могла привыкнуть к религиозному имени своей младшей сестренки, хотя та была в монастыре в Чарльстоне уже восемь лет…

«Распродажа в фонд строительства собора отставала от расписания, потому что контрибуции не поступали, и не могла ли Скарлетт…» — гром и молния! Она содержала тетушек, должна ли она еще содержать собор? Она перевернула страницу, хмурясь.

Имя Ретта выступило из путаницы слов.

«…Приятно для сердца увидеть друга Элеонору Батлер, нашедшую счастье после многих огорчений. Ретт ухаживает за своей матерью, его преданность сделала многое для восстановления его доброго имени в глазах тех, кто осуждал его дикие годы молодости. Почему ты настаиваешь на своем увлечении торговлей, когда у тебя нет надобности связываться с твоим магазином? Я осуждала занятия такого рода много раз, но ты никогда не обращала внимания на мои мольбы. Поэтому я прекратила напоминать тебе об этом несколько лет назад. Но теперь, когда это удерживает тебя от положенного места рядом с супругом, я считаю своей обязанностью еще раз упомянуть об этом».

Скарлетт бросила письмо на стол. Так вот какова история, которую рассказывает им Ретт! Что она не могла оставить магазин и не поехала бы с ним в Чарльстон?! Каким он был лжецом! Она молила его взять с собою, когда он уезжал. Как он смеет распространять такую ложь? Ей будет что сказать мистеру Ретту Батлеру, когда он приедет домой.

Она подошла к боковому столику, плеснула бренди в рюмку. Несколько капель пролилось на блестящую деревянную поверхность. Она аккуратно стерла разлитое. Он наверняка будет отрицать это, негодяй. Тогда она потрясет письмом тетушки Элали у него перед лицом. Посмотрим, как он назовет лучшую подругу его мамочки лгуньей?!

Внезапно ярость оставила ее, и она почувствовала холод. Она знала, что он скажет: «Тебе бы хотелось, чтобы я сказал правду? Что я оставил тебя, потому что жить с тобою невыносимо?!»

Какой стыд! Что угодно, но только не это. Даже одиночество… Она поднесла рюмку к губам.

Вдруг она увидела свое отражение в зеркале. Медленно она поставила рюмку, посмотрела себе в глаза. Они расширились в шоке от увиденного. Скарлетт не смотрела на себя уже многие месяцы, и она не могла поверить, что эта бледная, худая, со впавшими глазами женщина имеет что-то общее с нею.

Что случилось с нею?

Ее рука автоматически потянулась к графину. Вдруг она отдернула ее:

Скарлетт заметила, что рука дрожит.

«Боже мой!» — прошептала она. Она схватилась за край столика и уставилась на свое отражение. «Дура!» — сказала она себе. Ее глаза закрылись, и слезы покатились по щекам, но она вытерла их дрожащими пальцами.

Ей все сильнее хотелось выпить. Она облизывала губы. Ее правая рука протянулась помимо ее воли, сжала горлышко сверкающего сосуда. Скарлетт посмотрела на свою руку, как будто она принадлежала незнакомке. Медленно, наблюдая за своими движениями в зеркале, она подняла графин и попятилась назад от пугающего отражения.

Затем она глубоко вздохнула и метнула графин изо всех сил. Сверкающий голубым, красным и фиолетовым, он разбился об огромное зеркало.

На мгновение Скарлетт увидела свое лицо, разламывающееся на кусочки, увидела свою искаженную улыбку. Серебряное стекло разлетелось, и маленькие осколки упали на столик. Верхний край зеркала наклонился вперед, и огромные острые куски рухнули, разбиваясь со звуком пушечного выстрела, на боковой столик, пол.