Пурпурные реки

Оглавление

Я комиссар Ньеман! – прокричал полицейский, стараясь перекрыть гул пламени и указывая на здание станции. – Мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас прошел со мной туда.

Один из мужчин – похоже, главный – распрямился. Надутый ветром капюшон куртки стегал его по лицу.

– Что вы хотите?

– Узнать, шел ли в субботу дождь. Это для уголовного расследования.

Метеоролог показал было на огромный шар, который теперь быстро увеличивался в размерах, но Ньеман изобразил жестами неотложность своего дела:

– Ваш шар подождет.

Ученый зашагал к лаборатории, бормоча на ходу:

– В субботу никаких осадков не было.

– Все же давайте проверим.

Метеоролог оказался прав. Когда они запросили центральный пост, выяснилось, что в выходные дни над Герноном не наблюдалось ни дождя, ни грозовых туч. Погодные спутниковые карты на экране компьютера неопровержимо свидетельствовали, что над районом не пролилось ни единой капли дождя. В углу экрана можно было прочесть дополнительные данные – уровень влажности воздуха, атмосферное давление, температура-Ученый неохотно, сквозь зубы, разъяснял: в течение двух суток антициклон обеспечивал стабильность воздушных потоков.

Ньеман попросил расширить границы поисков вплоть до конца воскресенья. И снова ни одного дождя, ни одной грозы. В радиусе ста километров – ничего. В радиусе двухсот – ничего. Комиссар в бешенстве стукнул кулаком по столу.

– Но это невозможно! – выкрикнул он. – У меня есть доказательство, что где-то шел дождь.

Ну хотя бы одно грозовое облачко – в какой-нибудь ложбине, на вершине холма. Его просто не могло не быть!

Метеоролог пожал плечами, продолжая щелкать «мышью» и вызывая на экран какие-то радужные тени, волнистые линии, затейливые спирали: все они плыли над картой горного рельефа и все, словно сговорившись, неуклонно доказывали, что в субботу и воскресенье в центре департамента Изер стояла сухая ясная погода.

– Но ведь должно быть какое-то объяснение! – прошептал Ньеман. – Черт подери, я... И тут зазвонил его мобильный телефон.

– Господин комиссар? Говорит Ален Дерто. Я тут поразмыслил над вашей историей о буром угле. И провел, со своей стороны, небольшое расследование. Так вот, мне очень жаль, но я ошибся.

– Как так?

– Да, ошибся. Такой насыщенный кислотный дождь не мог пройти здесь в выходные. И ни в какой другой день тоже.

– Почему?

– Я навел справки о станциях, работающих на буром угле. И выяснил, что даже в Восточной Европе трубы теперь оборудованы специальными фильтрами. Или же сам уголь перед сжиганием очищают от серы. Короче, начиная с шестидесятых годов такие выбросы стали гораздо менее токсичными. Вот уже лет тридцать, как кислотные дожди подобной концентрации больше нигде не выпадают. К счастью, конечно! Извините, что ввел вас в заблуждение.

Ньеман молчал. Эколог спросил тоном, в котором сквозило недоверие:

– Вы точно знаете, что эти следы найдены на трупе?

– Абсолютно точно, – ответил Ньеман.

– Тогда, как это ни дико звучит, ваш мертвец попал сюда из прошлого. Он впитал в себя капли дождя, выпавшего больше тридцати лет назад.

Пробурчав короткое «до свиданья», полицейский отключил телефон.

Устало сгорбившись, он побрел к машине. На какой-то миг ему почудилось, что след найден. Но улика тут же растаяла, растеклась между пальцами, как та кислотная вода тридцатилетней давности, непостижимым, фантастическим образом попавшая в глазницы трупа.

Перед тем как сесть за руль, он последний раз окинул взглядом горизонт.

Солнце пронизывало пушистые арабески облаков косыми лучами; свет падал на Большой Пик Белладонны и отражался от его сверкающих вечных льдов. Как же мог он, опытный сыщик, трезво мыслящий человек, хоть на минуту понадеяться, что какое-то облачко укажет ему место преступления?!

Как он мог...

И вдруг он простер руки к пламенеющим вершинам, словно копируя жест молодой альпинистки Фанни Ферейра. Он наконец понял, где убили Реми Кайлуа. До него дошло, откуда взялась вода тридцатипятилетней давности.

Это случилось не на земле.

И не на небе.

Это произошло во льдах.

Реми Кайлуа был убит на высоте большей, чем две тысячи метров, среди ледников. Там, где все дожди превращаются в лед и навеки остаются в этой прозрачной тюрьме.

Вот где совершилось преступление. И это уже было нечто конкретное.

IV

17

Тринадцать часов. Карим Абдуф вошел в кабинет Анри Крозье и положил ему на стол свой рапорт. Комиссар писал какое-то письмо; не глядя на листки Карима, он спросил:

– Ну?

– Скины тут не замешаны, но они видели, как из склепа вышли двое. В ту самую ночь.

– Они сообщили тебе их приметы?

– Нет. Было слишком темно.

Крозье соблаговолил наконец поднять голову.

– А если они врут?

– Они не врут. И в склеп лазили не они.

Карим умолк. Наступила долгая пауза. Потом лейтенант заговорил снова:

– У вас был свидетель, комиссар. У вас был свидетель, и вы об этом умолчали. Кто-то сообщил вам, что скины прошлой ночью шатались возле кладбища, и вы решили, что это их рук дело. Но в действительности все гораздо сложнее. И если бы вы позволили мне расспросить вашего информатора, я...

Крозье умиротворяюще поднял руку.

– Успокойся, малыш. Местный народ доверяет только своим. Тем, кто родился в этом городе. Тебе не сказали бы и сотой доли того, с чем прибежали ко мне. Это все, что ты узнал от бритых?

Карим окинул взглядом плакаты, славившие «доблестных защитников общественного спокойствия». На одном из железных шкафчиков блестели кубки – призы, полученные Крозье на соревнованиях по стрельбе.