Выбери любимый жанр

Оценить:

Пурпурные реки

Оглавление

Фанни принужденно усмехнулась.

– Ах, вы о той истории...

– Так вы писали статью на эту тему?

– Да, кажется... всего несколько строчек.

– Почему вы мне об этом не рассказали?

– Вы имеете в виду... что есть какая-то связь между этим фактом и убийствами?

Вскинув голову, Ньеман громко повторил:

– Почему вы умолчали об этой краже?

Фанни неопределенно пожала плечами, продолжая обматывать голову комиссара бинтами.

– Ничто не доказывает, что такая кража имела место. Эти архивы – настоящая свалка, бумаги то теряются, то находятся... Неужели это так важно?

– Вы сами видели эти карточки?

– Да, я ходила туда, где хранятся коробки.

– И не заметили ничего необычного в этих документах?

– Например?

– Не знаю. Вы сравнивали их с оригиналами?

Фанни отступила назад. Перевязка была закончена. Она ответила:

– Это были листочки с каракулями медсестер. Ничего интересного.

– Сколько их там было?

– Несколько сотен. Я все-таки не понимаю...

– Вы упоминали в своей статье имена, значившиеся на этих листочках, фамилии родителей младенцев?

– Да говорю же вам, я написала всего несколько строк!

– Можно посмотреть эту статью?

– Я их не храню.

Она стояла выпрямившись, высоко подняв голову и скрестив руки на груди. Ньеман продолжал:

– Как вы думаете, могли какие-то люди ознакомиться с этими листками? Люди, желавшие найти в них свои имена или имена родителей?

– Я уже сказала, что не называла никаких имен. Кроме того, архивы сразу же были заперты на ключ. Но какое это имеет значение? Разве это связано с вашим расследованием?

Ньеман ответил не сразу. Избегая смотреть на Фанни, он задал ей следующий вопрос, больше похожий на удар ниже пояса:

– Ну, а вы... вы подробно ознакомились с этими бумагами?

Ответом ему было молчание. Полицейский поднял глаза: Фанни не двинулась с места, но казалось, она теперь где-то очень далеко. Наконец она глухо промолвила:

– Я ведь уже сказала, что да. Чего же вам еще?

Поколебавшись какую-то долю секунды, Ньеман сказал:

– Я хочу знать, нашли ли вы там имена своих родителей. Или их дедушек и бабушек.

– Нет, не нашла. Что означает ваш вопрос?

Комиссар молча встал. Теперь они стояли оба, лицом к лицу, как враги, бесконечно далекие друг от друга. Ньеман мельком увидел свою забинтованную голову в зеркале в другом конце комнаты. Взглянув на девушку, он виновато сказал:

– Спасибо. И простите меня за этот допрос.

Взяв свой плащ, он добавил:

– Как это ни дико звучит, я уверен, что те карточки стоили жизни одному из полицейских, ведущих наше расследование. Молодой лейтенант, совсем мальчик, только начал работать. Он хотел изучить эти бумажки. И его убили, чтобы помешать сделать это.

– Какая нелепость!

– Нелепость? Ну, не знаю. Я тоже собираюсь просмотреть эти архивы и сравнить листки новорожденных с их картами.

Он стал натягивать свой мокрый изодранный плащ, но Фанни остановила его:

– Погодите, вы не можете ходить в этих жутких лохмотьях! Я сейчас...

Она вышла и скоро вернулась, неся водолазку, свитер, утепленную непромокаемую куртку и такие же брюки.

– Это вам не очень-то пойдет, но по крайней мере будет сухо и тепло. А главное, наденьте это...

И она решительным жестом напялила на его забинтованную голову шерстяной шлем, завернув края над ушами. Ньеман смешно хлопал глазами под этим нелепым головным убором. Внезапно и он и Фанни расхохотались.

И сразу же они вновь почувствовали себя сообщниками, друзьями, словно разделявшая их стена недоверия мгновенно растаяла. Однако миг спустя Ньеман серьезно сказал:

– Мне нужно идти. Продолжать поиски. Разобраться в архивах.

Комиссар не успел среагировать. Фанни вдруг обняла его и впилась поцелуем в губы. Ньеман судорожно напрягся, его обдало жгучим жаром. Он так и не понял, что это было – новый приступ лихорадки или касание маленького, горячего, как огонь, язычка, раздвинувшего его губы. Закрыв глаза, он через силу прошептал:

– Расследование... Я должен продолжать расследование...

Но он уже лежал навзничь на полу.

X

51

Карим сорвал ленту полицейского ограждения и опустился на колени перед дверью склепа, так и оставшейся приоткрытой. Надев перчатки, он сунул руку в щель и резко потянул дверь на себя. Она отворилась. Не колеблясь, сыщик зажег фонарь и скользнул внутрь. Согнувшись под низким сводом, он спустился по ступеням. Луч света заиграл отблесками на черной поверхности воды: струи дождя, попадая в открытую дверь, залили склеп чуть ли не до потолка, образовав настоящее озеро.

Карим сказал себе: «Ну что ж, у меня больше нет выбора». Затаив дыхание, он вошел в воду, разгребая ее правой рукой, по-индейски, и держа фонарик в левой. По мере того как он продвигался вперед, шум дождя становился все глуше, а запахи гнили и плесени, наоборот, усиливались. Сыщик вытянул шею, стараясь держать голову над водой. Он то и дело оскальзывался в жидкой грязи и сплевывал попадавший в рот мусор.

И вдруг в его голову толкнулось сзади что-то твердое. В панике Карим вскрикнул и медленно обернулся, пытаясь взять себя в руки. Рядом с ним на воде, словно лодка, колыхался маленький гроб.

Сыщик мысленно повторил: «У меня больше нет выбора». Он зажал фонарик в зубах и обогнул гроб вплавь, внимательно разглядывая его со всех сторон. Крышка была прикреплена несколькими винтами, но теперь он увидел то, чего не успел заметить в прошлый раз, когда его накрыл сторож. Дерево вокруг винтов было слегка раскрошено, а краска облупилась. Вполне вероятно, что гроб открывали. «У меня больше нет выбора». Карим вытащил из кармана складные клещи-отвертку и начал отвинчивать крышку. Наконец он вынул последний винт. Стукаясь головой о свод (прибывавшая вода уже доходила ему до плеч), он с трудом отодвинул крышку, вытер рукавом глаза и, задержав дыхание, посмотрел в гроб.