Пурпурные реки

Оглавление

Но все-таки что-то мешало Ньеману принять эту гипотезу. Весь его повседневный опыт сыщика противоречил этому; хотя serial killers, импортированные из Соединенных Штатов, заполонили экраны и литературу, эта жуткая американская традиция все-таки не укоренилась во Франции. За двадцать лет службы Ньеман имел дело с педофилами и обыкновенными насильниками, убивавшими в приступе ярости, с садомазохистами, слишком далеко зашедшими в своих жестоких играх, но никогда – с серийным убийцей в собственном смысле этого слова, который устранял бы людей с холодным расчетом, по списку, не оставляя своих следов. Такие преступления для Франции были абсолютно не типичны. Комиссар не желал тратить время на анализ и статистику этого явления, но факты говорили сами за себя: последними французскими серийными убийцами были Ландрю или доктор Петьо, да и те убивали чисто по-мещански, ради выгоды, ради какого-нибудь жалкого наследства. Ничего общего с кровавыми злодействами безжалостных монстров, взбудоражившими США.

Ньеман снова достал из досье фотографии молодого Серти, а потом Реми Кайлуа и разложил их на лабораторном столе. При этом из картонной папки высыпались снимки первого трупа. Комиссара словно током ударило: сколько же можно сидеть здесь сложа руки! А вдруг в эту самую минуту, пока он разглядывает фотографии, кто-то третий корчится под нечеловеческими пытками? Бритва рассекает веки, и рука в резиновой перчатке вырывает глаза беззащитной жертвы...

Было уже семь часов вечера. На улице темнело. Ньеман встал и погасил неоновые лампы. Он решил вплотную заняться прошлым Филиппа Серти. Может, хоть там найдется что-нибудь путное. Какая-нибудь зацепка. Какой-нибудь знак.

Или хотя бы – другая общая черта двух жертв.

29

Филипп Серти и его мать жили в маленьком домике на самой окраине города, недалеко от пустынного квартала ветхих многоэтажек.

Коричневая четырехскатная крыша, некогда белый, а теперь грязный фасад, темные проемы окон, обрамленные пожелтевшими кружевными занавесочками, – словно рот, расплывшийся в щербатой улыбке. Ньеман знал, что старуха сейчас пишет заявление в жандармерии, и потому в доме не было света. Однако он решил не рисковать зря и позвонил.

Никто не отозвался.

Ньеман обошел вокруг домика. Пронзительно завывал ветер, ледяной предвестник зимы. Слева к дому приткнулся небольшой гаражик. Комиссар заглянул внутрь: там стояла грязная белая «Лада» не первой молодости. Он пошел дальше. За домом находился «сад» – несколько метров газона.

Полицейский огляделся в поисках нескромных свидетелей. Кругом не было ни души. Он поднялся на крыльцо и осмотрел дверной замок. Классическая дешевая модель. Ньеман без труда открыл его, вытер ноги о коврик и вошел в дом предполагаемой жертвы убийства.

Из прихожей он попал в тесную гостиную и зажег свой карманный фонарик. Белый луч осветил зеленоватый палас и разбросанные по нему темные коврики, диван-кровать у стены, сплошь увешанной охотничьими ружьями, разностильную мебель, убогие безделушки. Все вместе производило впечатление давно ушедшего в прошлое благополучия и нынешней расчетливо-бедной жизни.

Натянув резиновые перчатки, комиссар обыскал шкафы, но не обнаружил ничего подозрительного. Столовые приборы накладного серебра, вышитые платочки, документы – налоговые декларации, анкеты отдела социального обеспечения и прочее. Он бегло просмотрел все это, порылся еще. Тщетно. Это была типичная гостиная смирной, законопослушной семьи.

Ньеман поднялся наверх.

Он без труда нашел спальню Филиппа Серти. Фотоплакаты с изображениями животных, груда иллюстрированных журналов в сундучке, телепрограммы – все дышало интеллектуальным убожеством на грани идиотизма. Ньеман предпринял более тщательные поиски. Он не нашел ровно ничего, если не считать нескольких мелочей, говоривших о ночном образе жизни Серти. Этажерка была завалена лампами и фонарями всевозможных видов и размеров, как будто их владелец подбирал особое освещение для каждого времени года. Ньеман отметил также плотные, без единой щели, ставни, способные защитить хозяина от дневного света или же от собственной бессонницы. И, наконец, он нашел маски, какими пользуются пассажиры в самолетах, чтобы спать при свете. Либо у Филиппа Серти были нелады со сном, либо он был ночным вампиром.

Ньеман заглянул под одеяло, под подушку, приподнял ковер, ощупал обои. Ничего. И, главное, никакого намека на отношения с женщинами.

Полицейский наведался в комнату матери, но и там искать было нечего. Атмосфера этого дома наводила мертвящую скуку. Спустившись вниз, он быстро обследовал кухню, ванную, погреб. Напрасный труд.

За окнами по-прежнему завывал ветер, от его порывов легонько дребезжали стекла.

Комиссар выключил фонарь и остался в темноте, ощущая приятную дрожь удовольствия оттого, что он тайно, без разрешения проник в чужой дом.

Но что делать дальше? Он не мог ошибиться. Во всяком случае, не до такой степени. Он должен был обнаружить хоть какую-нибудь мелочь, хоть какую-нибудь улику. Во время обыска он все время пытался убедить себя, что действует правильно, что между Кайлуа и Серти существует неведомая связь.

И у комиссара появилась другая идея.

* * *

Больничный вестибюль был серым и унылым. Вдоль стен выстроились шкафчики медперсонала, старые и явно скрипучие. Ни живой души. Ньеман бесшумно подошел ближе. На одной из табличек он нашел имя Филиппа Серти.

Комиссар снова надел перчатки и потрогал замок. Ему вспомнились ночные рейды в черных масках, когда он работал в бригаде «Антиганг». Он не испытывал никакой ностальгии по тем временам. Больше всего ему нравилось проникать в дома именно так – в одиночку, в тревожные ночные часы, на воровской манер.