Война и честь

Оглавление

258

— Это вполне возможно, — задумчиво согласилась Причарт.

— Ну, всё возможно, — уступил Несбит. — Просто мне кажется, что некоторые варианты более вероятны.

— Мы все это прекрасно знаем, — парировал Ле Пик. Несбит сердито посмотрел на него, но под суровым взглядом Причарт на большее не решился.

— Довольно, — сказала президент, — мы можем до хрипоты спорить о том, как следует понимать те или иные слова манти, но пользы от этого мало. Думаю, с тем, что такой ответ Мантикоры никого из нас не устраивает, согласны все?

Она обвела взглядом стол. Участники заседания были единодушны. На самом деле те министры, которые наиболее последовательно поддерживали президента в её противостоянии с Джанколой, выглядели даже более разгневанными, чем сторонники госсекретаря. Ей было бы интересно знать, насколько такая реакция объясняется искренним раздражением поведением манти, и насколько тем, что предсказания Джанколы относительно неуступчивости Звездного Королевства оправдываются.

Причарт заставила себя затянуть паузу, сознавая опасность сильного, туманящего голову гнева. Поддавшись гневу, люди слишком часто принимают поспешные решения.

— С другой стороны, — заставила себя сказать она, — Том и Деннис, указывая на то, что вопрос о Звезде Тревора потенциально создает пространство для дипломатического маневра, тоже правы. Поэтому я предлагаю направить им ответ, содержащий недвусмысленное признание их суверенитета над этой системой.

Кое-кто из давних сторонников Джанколы явно хотел возразить, но госсекретарь первый выразил одобрение услышанному энергичным кивком.

— А как насчет заключительного раздела? — спросил Ле Пик. — Примем его к сведению и также выразим желание “выйти из тупика”?

— Я бы не советовал, — задумчиво сказал Джанкола и в ответ на подозрительный взгляд Ле Пика пожал плечами. — Не стану утверждать, Деннис, будто это плохая идея, просто не уверен, что она такая уж хорошая. Мы затратили определенные усилия, чтобы показать наше недовольство тем, как они долго от нас отмахиваются. Если мы направим им короткую ноту — возможно, касающуюся только одного конкретного вопроса, — и будет понятно, что мы стараемся учитывать их законные интересы — их законные интересы, Деннис, — но не собираемся вдаваться в то, что Тони назвал “словоблудием”, они поймут главное. Мы готовы проявлять здравый смысл, но не собираемся отступать от требования серьезности переговоров. По существу, чем короче будет нота, тем доходчивее передаст она эти наши соображения, особенно после многословия наших последних посланий.

Причарт уставилась на него с тщательно скрываемым удивлением. С каким бы недоверием ни относилась она к его конечным целям, оспорить логику этого суждения было трудно.

— А по-моему, как-то отреагировать на этот пассаж все же стоит, — не согласился Ле Пик. — Я не вижу вреда в указании на наличие связи между нашей позицией по Звезде Тревора и выраженным ими желанием найти выход из тупика.

— Ваша позиция мне понятна, Деннис, — заверил его Джанкола. — Возможно, вы даже правы. Просто, по моему мнению, в общении с этими людьми мы уже использовали столько слов, что, наверное, пора прибегнуть к брутальной лаконичности. Особенно в сочетании с нашей готовностью пойти им навстречу в важном вопросе. По меньшей мере смена ритма внесет в переговоры какое-то свежее веяние.

— Мне кажется, Деннис, что Арнольд прав, — сказала Причарт.

Ле Пик посмотрел на неё и пожал плечами.

— Может быть, — сказал генеральный прокурор. — Возможно, сказывается мой многолетний опыт сражений с кодексами законов и слушаний дел в суде. Там нельзя допускать риск возможной двусмысленности, так что все растолковывается по два-три раза.

— Значит, решили, — сказала Причарт. — Давайте посмотрим, насколько кратко и точно — и при этом, разумеется, вежливо — мы умеем выражать свои мысли.

* * *

Откинувшись в удобном кресле, Арнольд Джанкола смотрел на дисплей, на “кратко и точно” выраженные в тексте послания мысли и ощущал непривычный холодок, чересчур похожий на страх.

Он внес в документ лишь одно-единственное изменение — вычеркнул слово из двух букв, — но в первый раз почувствовал неуверенность в себе. С того самого момента, как он начал готовить крах внешней политики Причарт, он знал, что такой момент непременно наступит, ибо он играет с огнем. И вот решающий миг настал: передав этот текст Гросклоду, он скомпрометирует себя окончательно и бесповоротно. Изъяв из текста всего одно слово, он исказил его смысл до такой степени, что отговориться стремлением что-то уточнить или подчеркнуть будет уже невозможно. Если факт намеренного изменения текста президентского послания когда-нибудь всплывет, его политическая карьера закончится навсегда.

“Странно, — подумал Арнольд, — а ведь даже приблизившись вплотную к этой грани, я, по существу, не нарушил никаких законов”. Наверное, должен был существовать особый закон, запрещающий государственному секретарю вносить поправки в уже согласованный текст дипломатической переписки. Но его не было. Джанкола тайно, но тщательно ознакомился с юридической стороной проблемы. Его действия нарушали добрый десяток инструкций и правил ведения дипломатической документации, но любой толковый адвокат возразит, что это лишь инструкции, что они не прошли утверждения Конгрессом и что государственный секретарь вправе изменять инструкции своего собственного департамента. Конечно, в суде такая трактовка могла пройти лишь при особо снисходительном судье, но Арнольд как раз знал, где такого найти.