Война и честь

Оглавление

— Хорошо.

Яначеку удалось скрыть раздражение оттенком снисхождения, звучавшим в голосе Хаусмана. Это было нелегко даже для него, имеющего за плечами десятилетия опыта работы в политике, но он постарался. Поведение Хаусмана не было для него сюрпризом. Хотя сейчас Яначек был гражданским, некогда он служил на флоте, а следовательно — в глазах Хаусмана — страдал имманентной флотской безрукостью и безмозглостью. Так что любые проявления компетентности или сообразительности со стороны Первого Лорда не переставали удивлять Хаусмана своей неожиданностью.

“Конечно, — думал Яначек, — до некоторой степени на его отношение к нам повлияло то, что и сами флотские офицеры — а кое-кто в особенности — позаботились довести свое мнение о Хаусмане до фигуранта в кристально ясной форме. И жаль, что это единственное, в чем я когда-либо соглашусь с этой психопаткой Харрингтон”.

— Допустим, мы заморозим работы на всех объектах, готовность которых не составляет как минимум шестьдесят пять процентов; отправим на слом около двенадцати процентов относительно устаревших кораблей стены, которые еще на ходу; заодно законсервируем еще шестнадцать процентов кораблей стены и переоборудуем площади верфей, в которых отпадет надобность, в охраняемые склады. В этом случае мы сможем осуществить ваши планы и при этом сократить расходы на флот примерно на четырнадцать процентов от текущего финансирования, — продолжил Хаусман, и на этот раз в его тоне явно звучала нотка одобрения. — Это составит почти два триллиона долларов, которые мы пустим на гораздо более нужные расходы.

— Рад это слышать, — ответил Яначек. Он и в самом деле был рад. Может, и не по тем же самым причинам, которые доставляли столь очевидное удовольствие Хаусману, но он давно смирился с тем, что в политике приходится ложится в постель с самыми неподходящими партнерами. Его терпимое отношение к Хаусману, ставшему Вторым Лордом Адмиралтейства, гражданским чиновником, отвечавшим за финансовую политику флота, служило тому весьма веским доказательством. В более широком смысле высвобождение огромного количества наличных денег, которые правительство использует прежде всего для реализации проектов, которые сам Яначек искренне не одобрял, было еще одним доказательством. Он понимал логику этой стратегии и осознавал ее эффективность, но от этого она не становилась приятнее.

Он вынул чип с выкладками Хаусмана из футляра, вставил его в консоль, затем выделил заголовок файла. Выбрал первую страницу краткого содержания доклада и просмотрел первые несколько абзацев, пока Хаусман устраивал на коленях свой планшет и настраивал дисплей.

— Итак, параграф второй, — начал Второй Лорд. — Как видите, для начала мы можем списать все корабли типа “Король Вильям”. После этого...

* * *

— Итак, вы согласились, что мы легко можем сократить военные расходы, — отметила леди Элен Декруа веселым, жизнерадостным голосом, от которого у барона Высокого Хребта всегда бегали мурашки по коже.

Декруа была невысокой миловидной женщиной и изо всех сил притворялась всеобщей любимой тетушкой. Жанвье в очередной раз напомнил себе, какой бронированный псевдокрокодил прячется за ее улыбкой.

— До известных пределов, Элен, — ловко вставил премьер-министр Мантикоры, прежде чем Первый Лорд успел ответить министру иностранных дел. — И при условии, что ситуация в Народной Республике... прошу прощения, Республике Хевен в общих чертах сохранится без изменений.

Барон Высокого Хребта заставил себя улыбнуться в ответ. Улыбка блистала аккуратно отмеренной добавкой стали. Псевдокрокодил там или нет, но не Декруа председательствовала на этом собрании. Председательствовал он, и ярко освещенный солнцем простор его роскошного, обитого деревянными панелями кабинета был явным свидетельством и подтверждением его власти. Антикварные часы, которыми были заставлены все полки, кофейные столики и сервизы, царившие здесь в эпоху герцога Кромарти, — все это исчезло, их место заняли его собственные любимые безделушки и сувениры, но это был тот самый кабинет, откуда на протяжении вот уже четырех стандартных веков премьер-министры управляли Звездным Королевством, и улыбка Жанвье напомнила Элен о власти, которую он представлял.

— О, я думаю, мы вправе предположить, что ситуация останется неизменной, — заверила его Декруа. По глазам было ясно, что она поняла смысл его прозрачного намека, но её улыбка не утратила самодовольства. — Мы можем продолжать переговоры с ними столько, сколько захотим. В конце концов, что еще им остается делать?

— Я все еще не убеждена, что нам следует полностью игнорировать их последние предложения, — произнес новый голос.

Барон Высокого Хребта повернулся к третьему члену квартета, который собрался в его кабинете в ожидании прихода Яначека. Марица Тернер, графиня Нового Киева, она же казначей с момента последней реорганизации кабинета, выглядела встревоженной. Впрочем, она часто выглядела встревоженной. Она, конечно, умела распознать политическую необходимость, когда сталкивалась с ней лицом к лицу, но порой ей казалось, что следовать этой необходимости... так противно!

Что, в общем, совершенно не мешало ей действовать на редкость рационально, цинично напомнил он себе.

— У нас нет особого выбора, Марица, — уверила Декруа и пожала плечами в ответ на вопросительный взгляд графини Нового Киева. — Если быть абсолютно честными, — продолжила министр иностранных дел, — при поверхностной оценке их предложение выглядело даже слишком разумно. Если бы мы приняли его, некоторые элементы в парламенте, возможно, настояли бы, чтобы мы взяли его в качестве основы формального договора. А это открыло бы тему территориальных уступок с нашей стороны, что тоже было частью их новых предложений. А это, разумеется, заставило бы нас поступиться львиной долей территорий, которые завоевал для нас наш доблестный флот.