Гвардеец

Оглавление

- Вот ты как глаголешь! Верно, что хочу, то и ворочу. Долго шкуру твою да качан пустой спасал, перед матушкой-царицей покрывал, пятнами от стыда покрываясь как леопарда какая. Видел надысь эту животину при дворе императрицы, - Ушаков, не сдержав эмоций, сплюнул.

Басмецов ещё ниже склонил голову.

- А почему стеной за тебя стоял? - спросил великий инквизитор и сам ответил:

- Всё потому, что Пантелей Басмецов от пули швецкой меня заслонивший, в глазах до сих пор стоит. Я ему кажинную неделю за упокой свечи ставлю, да молебен делаю. Но не знал, не ведал я, что придётся мне сына крёстного в колодки заковывать. Знаешь, чего императрица наша, Анна свет-Иоанновна на днях мне сказала?

- Откуда знать мне, Андрей Иванович? - опустил глаза капитан-поручик. - Пьян я был как сапожник. Вроде как зачал намедни австерии одну за другой обходить, так и не мог остановиться. У вас, дядюшка, в гостях токмо и очухался, когда в холодную приволокли да на пол земляной бросили.

- Велела она тебя в солдаты разжаловать, да в армию, что на войне турецкой сражается, направить.

- Может это и к лучшему, - вздохнул Басмецов. - Что может быть сиятельней, чем сложить голову не во славу Бахуса, а отечества ради!

- Приятно слышать мне речи такие, - успокоено произнёс Ушаков. - Вижу, не всю совесть ты, Андрюха, в кружке пивной оставил. Об отечестве вспомнил. И оно о тебе помнит, горе луковом. Хочешь, чтобы вместо абшида, карьер твой наладился, мундир офицера гвардейского остался?

- Вестимо хочу, Андрей Иванович, - с нескрываемой надеждой сказал Басмецов.

- Тогда слушай меня внимательно, капитан-поручик. Поговорил я с матушкой маненько, слово дал своё честное, умилостливил и отложил приказ её гневный ненадолго. Но от тебя теперь всё зависеть будет. Как поведёшь себя, такой и прибыток получишь.

- Андрей Иванович, да я... - Басмецов не веря в собственное счастье, едва не заплакал, - землю из-под ног ваших горстями есть буду, ноги поцелуями покрою, на колени паду, и за вами ходить так буду. Что скажете, всё сделаю. Хучь на плаху пойду.

- Кто ж знает, может и до плахи дойдёт дело. Смотри, Андрюха, подведёшь меня - лучше сам удавись!

- Вот те крест, Андрей Иванович, какую бы муку не принял, не подведу, - истово закрестился офицер.

- Даже пред искушением Бахусовым устоишь?

- В рот не возьму заразу огненную!

- Ладно, памяти светлой отца твоего, Пантелея, прощаю и всецело на тебя полагаюсь в деле важном и государственном. Сколько долгов накопил, крестничек?

- Много, Андрей Иванович, не одну тыщу рубликов. На распутство, девок гулящих, водку окаянную тратился, ничего не жалел. Деньгами швырялся направо и налево. Да и в карты везти перестало. В долгах как в шелках я.

- М-да, - почесал затылок Ушаков. - Хорошо погулял, крестничек, нечего сказать. Ладно, мы тебя из долговой ямы выручим. Не сразу, но выручим.

- Каким образом, Андрей Иванович?

- Да таким, - Ушаков откинулся на спинку кресла. - Пойдёшь с подчинённым своим, сержантом фон Гофеном, сразу после обеда к ростовщику - итальянцу Пандульфи, вещицу ему вот эту заложишь, - великий инквизитор вытащил из стола ларец, украшенный драгоценными камнями, - о себе, ничего не таясь, кроме встречи нашей, расскажи, речи его послушай. Позовёт тебя Пандульфи к себе на вечер званный, соглашайся, но не сразу, манер держи. Ужом проскользни, но войди к итальянцу в доверие. Это и будет для тебя задание, капитан-поручик. Что у Пандульфи узнаешь, мне пересказывай. Если зачнутся речи подозрительные, 'слово и дело' кричать прилюдно не вздумай. Выслушал, запомнил, ко мне приходи. Я тебе раскумекаю, как дальше быть. А о мундире своём не беспокойся. И он, и чин пока при тебе будут. И для всех ты лейб-гвардии офицером останешься. Возникнет интерес, я тебя и выше чином двину. А сейчас иди, умойся, платье в порядок приведи. Я для тебя комнатку особливую приготовил.

Ушаков вызвал секретаря, и тот, отпустив караул, увёл моего ротного куда-то вглубь секретарских конторок.

- Вы на самом деле верите в то, что он искренне хочет искупить вину? - спросил я.

- Я Андрюху хорошо знаю, из-за бабы своей сорвался он. Дура она оказалась, рога мужу наставила, с его лучшим другом махаться начала. Оттого и запил крестничек. Любовь и не такие кунштюки с человеком проделывает. Жаль, вовремя наставить не успел. Не кручинься, фон Гофен, выйдет из капитан-поручика толк. Я породу Басмецовскую знаю. Когда зарок дают - умрут, а на своём стоять будут.

- Но зачем всё это? - удивился я.

- А затем, - спокойно заговорил Ушаков, - Пандульфи твой наверняка не только фальшивомонетчикам помогает, но ещё и в шпионах чьих-то ходит. Очень полезно человека верного подле такого подлого типа держать, Андрюха мой сгодится. Слава худая о нём по всему Петербурге разнеслась. Итальянцу легче будет в оборот его взять. Долгами опутает, запугает. Кой в чём Басмецов ему и вспоможет. Глядишь, в доверие к итальянцу войдёт. А там посмотрим - будет день, будет и пища.

- А мне что делать?

- Ты сведи ротного своего с итальянцем, увидишь, что Пандульфи перед ним стелиться начнёт, придумай предлог какой и уходи. Не мешай, Андрюшке, - Ушаков погрозил пальцем. - Завтра чтобы как штык у меня к восьми утра тут был, есть у меня для тебя и другие порученьица.

Умытый, причёсанный, с завитыми буклями, в наутюженном и почищенном кафтане, Басмецов производил другое впечатление. Сейчас это был настоящий гвардейский офицер - холёный и бесстрашный.

Пандульфи встретил нас с распростёртыми объятиями, сам открыл двери, залопотал-залюбезничал:

- Господа гвардейцы! Как я рад видеть вас на пороге моей скромной обители! Прошу вас проходите, не стойте в дверях.