Танки решают все!

Оглавление

Меркулов сказал негромко:

— Полный вперед, — и добавил от души: — Ничего, мы сюда еще вернемся.

— Виноват, товарищ народный комиссар, — Бортников сглотнул. — Полный ход можно будет дать только в море. По фарватеру пойдем на десяти узлах, быстрее не выйдет.

— Вам виднее, — буркнул нарком. — В общем, уходим.

Они с Судоплатовым вышли на мостик, где было не так душно. Слух уже вернулся к Ане, и она тихонько сказала Николаю:

— Посмотри-ка на вон того моряка. Правда, похож на Лешку?

Антощенко посмотрел, заулыбался и бросился к моряку, огорошив вопросом:

— Товарищ капитан 3-го ранга, вы, наверное, штурман Никодим Часов?

С интересом поглядев на военинженера, тот ответил со степенной неспешностью:

— Так точно, штурман Часов. Евстигней Часов. Никодим — брательник мой двоюродный. На Северном флоте нынче ходит.

— Виноват, — смутился Антощенко. — Мы вот с товарищем из госбезопасности — друзья другого вашего кузена, Алексея.

— Танкист, — осуждающе протянул Евстигней. — Не дело для моряка по окружениям шастать.

— Вы что-нибудь знаете про Леху? — обмирая, осведомилась Аня. — Я от него последнее письмо получила в начале мая.

Штурман ответил пренебрежительно:

— Наша порода, чего ему сделается… Был я на прошлой неделе в Мурмане, видел дядьку Николая, отца Никодима и Лехи. Он говорил: долго не было вестей от Алешки, а на второй день августа, значит, письмо и приди. Леха писал, мол: жив-здоров, бьет фашистов, повидал бабку Оксану, а с дедом Кондратием свидеться не пришлось.

— Про Кондратия — это наш условный язык, чтобы цензура не поняла, — радостно сообщила Аня. — Значит, не был тяжело ранен. А где ваша бабка Оксана живет?

— Нет у нас сродственниц с такими именами, — просветил их северянин. — Леха, стало быть, под Киевом побывал… Не плакай, девка, напишет.

— Знаю… — не сдержавшись, Аня все же всхлипнула — Я от радости, что Лешка живой.

С интересом оглядев ее, штурман осведомился:

— Невеста, что ли?

Аня кивнула, услыхав в ответ одобрительное мнение: дескать, подходящая невеста — ладная да видная.

Тут вмешался командир, затребовавший от штурмана навигационные данные. Чтобы не мешать, Николай с Аней вышли на полубак. Солнце клонилось к горизонту, августовский зной отступал, к тому же на палубе их обдувал свежий ветерок.

«Фрунзе» и следовавший за ним «Молотов» обогнали увлекаемый буксирами линкор. Антощенко тоскливо застонал сквозь зубы, на лице инженера проступила болезненная гримаса.

— Не переживай… — Аня подергала друга за рукав гимнастерки. — Достроишь после войны.

— После войны совсем другие корабли понадобятся, — буркнул Николай.

Чтобы утешить и поддержать его, Светышева бодро заметила, что большой крейсер, покинувший Николаев двумя днями раньше, почти готов — только башни осталось на место поставить. Антощенко даже отвечать не стал, только выдавил кривую улыбку.

— Чего щеришься? — обиделась Аня. — Я помню этот проект, бумаги через наш отдел проходили. Три башни в каждой по три пушки калибра двенадцать дюймов Сталинградский завод «Баррикады» их уже наверняка наклепал.

Николай незаметно оглянулся и, не обнаружив поблизости посторонних, тихонько объяснил, что проект 69, по которому начиналось строительство «Кронштадта» и «Севастополя», был вскоре переработан в 69И, то бишь — «иностранный».

— Немцы согласились продать нам свои башни — двухорудийные, с очень мощными пушками в пятнадцать дюймов, — тихо рассказывал он. — Последнюю башню для «Кронштадта» я с боем вырвал у них в марте, за три месяца до войны. А башни для «Севастополя» ржавеют сейчас где-нибудь в Гамбурге. Вот уж точно — после войны будем их устанавливать.

Опережая некомпетентные вопросы и предложения, Николай объяснил, что установка на корабль «родных» башен МК-15 с тремя двенадцатидюймовками Б-50 уже невозможна. Подпалубные механизмы рассчитаны на громадные немецкие башни, то есть возвращаться к прежнему проекту — это все равно, что строить крейсер заново.

— Плохо, — согласилась Аня. — Так много важных дел приходится откладывать на «после войны»…

Рассуждения о временах «после войны» давно стали обычным делом. Сомнения в исходе грандиозной битвы возникали разве что у немногих отщепенцев, место которым — на шахте за Полярным кругом или в штрафной роте. Сами же участники разговора на полубаке легкого крейсера «Фрунзе» ни на миг не сомневались, что война безусловно завершится триумфом советского оружия, а уж после победы начнется совершенно небывалая прекрасная жизнь. Та самая жизнь, которая уже замаячила в конце 30-х годов, но была безжалостно прервана вторжением вражеских орд.

4

Как это часто случалось в последнее время, темой разговора стал побежденный главарь русских большевиков. Аман презрительно бросил: дескать, старик много курит, неправильно питается и вообще ведет нездоровый образ жизни, а потому быстро дряхлеет. Намек на рацион Сталина, злоупотреблявшего алкоголем и жареным мясом, пролился бальзамом на вегетарианскую душу, и Гитлер проговорил, улыбаясь:

— Если ты напишешь об этом в «Фелькишер беобахтер», Геббельс обидится. Такие мысли должны были родиться в его голове и лечь в основу пропаганды.

— Обязательно напишу, — Аман злобно сузил глаза. — Геббельс — жалкий дилетант и недоносок. Где был малыш Йозеф, когда мы начинали борьбу? Кое-кто прибежал в партию на все готовенькое. И мы не забыли, как в трудные дни Геббельс колебался между Штрассером и тобой, как он принимал твою сторону лишь в самый последний момент.