Если судьба выбирает нас…

Оглавление

— Выходит так, вашбродь!

Ну что ж… С одной стороны — это «ай-яй-яй»! С другой стороны, меня вежливо известили о скромном намерении помародерничать, а это не может не радовать в плане дисциплины!

— Ладно! Шут с вами! Сколько думаешь народу пустить?

— Восьмерых! — выпалил Лиходеев, обрадованный моей сговорчивостью.

— Не-э… Четверых! И один из них — мой вестовой.

— Так точно, вашбродь! — гаркнул фельдфебель. Если он и был недоволен, то виду не показал.

— Жигун! — кликнул я своего самого шустрого вестового. — Пойдешь на ничейную землю с остальными… Глянешь там, что да как! Уяснил?

— Будет исполнено, вашбродь!

— Все! Сгиньте с глаз моих!

Сначала, аккуратно и бесшумно, по одному, на нейтралку ушли разведчики, следом приготовились и мои ушлые подчиненные.

Лиходеев лично проинструктировал каждого, уделив особое внимание Жигуну. Пальцем левой руки, подцепив вестового за ремешок каски, подтянул его ухо к своему рту и что-то вполголоса внушил, наставительно помахивая указательным пальцем правой перед носом гренадера.

— Уяснил, босота казанская? — закончив поучения, взрыкнул Кузьма Акимыч.

— Так точно, господин фельдфебель!

— Ну тогда идите! С Богом!

Гренадеры по очереди перемахнули через бруствер и исчезли в ночи.

Отправив солдат на задание, фельдфебель подошел поинтересоваться: «Какие будут приказания?»

— Вот что, Лиходеев! Раз уж я сегодня такой добрый, то сиди-ка ты тут вместо меня и наблюдай. А я вздремну, пожалуй! Устал, как собака, а вы тут со своими инициативами лезете!

Бросив охапку принесенного Савкой свежего сена в подбрустверную нишу, я расстегнул амуницию, пристроил в изголовье автомат и улегся спать, завернувшись в шинель. Лето хоть и теплое, а земля-то — холодная!

Уснул быстро, даже несмотря на то что в наших окопах уже вовсю шумели, разворачивая свою ремонтно-хозяйственную деятельность, бравые саперы.

12

Выспаться как следует мне так и не удалось…

Часа через два после ухода «охотников» со стороны нейтралки прозвучало несколько выстрелов…

А потом началось такое!

Переполошившиеся посты палили с обеих сторон, взлетали ракеты, стрекотали пулеметы. Забухали полковые орудия и минометы.

Вся эта катавасия продолжалась почти сорок минут и постепенно сошла на нет.

— Сходили! Мля… Поглядели! — бурчал я себе под нос, вжимая голову в плечи…

Когда стрельба только началась, на наблюдательный пункт посыпались звонки сначала от командира роты, потом из батальона и наконец из штаба полка.

Прикрывая мембрану телефонной трубки рукой, чтобы было лучше слышно, я раз за разом докладывал, что движения противника не наблюдаю, никаких сведений о разведывательной команде не имею, но как только — так сразу!

Упаси нас Господи от огня противника и излишнего внимания начальства! К тому моменту как вернулись наши охотники, я был доведен до белого каления и то и дело взрыкивал на окружающих. Окружающие предпочитали держаться от недовольного меня как можно дальше.

Так вот, сначала в траншею через бруствер ссыпались четверо моих нерадивых подчиненных, а уже следом поочередно спустились гренадеры из разведкоманды.

Причем, что характерно, не одни!

Добычей и, собственно, прибавлением, в этой теплой компании оказались два связанных немца с кляпами во рту.

— Савка, фонарь давай! — распорядился я и с ходу застроил фельдфебеля разведчиков. — Докладывайте! Что у вас там приключилось? Что за стрельба?

— На германскую разведку наткнулись, вашбродь. На артиллеристов… Приглядывали мы за ихней траншеей. Слышим — ползет кто-то. Ну мы их подпустили поближе и кинулись. Двоих в ножи взяли, еще двоих скрутили. Хто ж знал, что там еще один лезет… Он, ирод, палить начал… Мы его, конешна, кокнули, да поздно — нашумели… Германцы так палили — страсть! Как живы-то остались — непонятно! Одной помощью Господней и спаслися! — Разведчик размашисто перекрестился.

— Раненые есть?

— Никак нет, вашбродь! Царапины токмо, хучь и до крови!

— Ну молодец, показывай пленных!

— Сергунька! — окликнул фельдфебель кого-то из своих. — Давай немаков сюды!

Вид пленные имели довольно жалкий: в грязной изорванной форме, с разбитыми физиономиями и какими-то тряпками во рту в качестве кляпов.

Судя по расцветке галуна и погон — действительно артиллеристы: офицер и унтер.

— Ну-ка выньте у офицера кляп! Поговорить с ним хочу!

Кляп вытащили, и пленный предстал передо мной, щурясь от света потайного фонаря уцелевшим глазом, — другой был подбит и заплыл огромным синяком.

— Name? Dienstgrad? Truppenteil?

— Leutnant Lamm! Die erste Schwerebatterie des zwanzigsten Armeekorps!

— Fhnfzehnzentimeterkaliber?

— Ja…

Поболтав еще немного с очумелым немецким лейтенантом, я выяснил, что на нейтралку они вылезли с целью оборудования поста скрытого наблюдения, дабы корректировать артиллерийский огонь во время завтрашней атаки.

Когда немцев увели в штаб полка, я взялся за телефон — пора было доложить о событиях веселой сегодняшней ночки.

К тому моменту когда я вдоволь наобщался с вышестоящими начальниками всех уровней, у меня над душой уже стоял довольный Лиходеев.

— Разрешите доложить, вашбродь?

— Докладывай!

— Хорошо охотники сходили. С прибытком вернулися… Спасибо вам, вашбродь! Вот, стало быть, благодарствуем. — Лиходеев положил на снарядный ящик, используемый в качестве телефонного столика, нечто, завернутое в тряпицу.