1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга

Оглавление

Но наслаждаться пустотой в голове не получилось. Все-таки Природа не терпит пустоты. Нужно было подумать о Фукаэри. Ее образ всплывал в сознании Тэнго, как мимолетный сон.

Она-может-быть-где-то-рядом. Отсюда-пешком-дойти-можно.

Так сказала Фукаэри. Поэтому я отправился в город ее искать. И заглянул сюда, в кабачок. Что еще она говорила?

Волноваться-не-нужно. Она-сама-тебя-найдет.

Аомамэ ищет Тэнго так же упорно, как он ее? Это не укладывалось в голове.

— Я-чувствую-а-ты-принимаешь.

И это сказала Фукаэри. Она чувствует, а Тэнго принимает. Но то, что почувствовала, она передает ему, лишь когда сама считает нужным. Следует ли она каким-то правилам? Или говорит, когда ей в голову взбредет? Бог ее знает.

Он снова вспомнил об их странном сексе. Семнадцатилетняя красавица, оседлав Тэнго, вбирает в себя его член до упора, еще и еще. Ее крупные груди, словно два спелых плода, покачиваются над ним. Глаза ее закрыты, ноздри раздуты от возбуждения. На дрожащих губах — невысказанные слова. По губам иногда пробегает розовый кончик языка. Каждую мелочь Тэнго запомнил совершенно отчетливо. Все его тело парализовало, но сознание оставалось ясным, а пенис — твердым, как камень.

Сколько Тэнго ни прокручивал в голове эту сцену, она не возбуждала его. Пережить ее заново не хотелось. После той ночи он больше ни с кем не спал. Его сперма ни разу не изверглась за все это время. Столь долгое воздержание — большая редкость для Тэнго. Все-таки он — здоровый тридцатилетний холостяк, и его организм требует секса гораздо чаще.

Но даже когда ежик волос на лобке Куми Адати щекотал ему бедро, он оставался холодным. Его член мирно спал. Может, из-за гашиша? Или нет? Казалось, в ту грозовую ночь Фукаэри забрала у него что-то важное. И он опустел, точно квартира, из которой вынесли мебель. Очень похоже на то.

Так что же она забрала?

Тэнго покачал головой.

Допив пиво, он заказал бурбон «Four Roses» со льдом и орешки. Все как и в прошлый раз.

Пожалуй, в ту грозовую ночь его эрекция была чересчур абсолютной. Восставший член казался куда огромней и тверже, чем обычно. И как будто принадлежал не Тэнго, а кому-то другому. Величественный и призывный, этот член вздымался в ночи гордым символом некой великой Идеи. Семяизвержение было сильным и бурным; до странного густая сперма проникла в самую матку, а то и глубже. Все-таки нормальные люди так не кончают.

Но после достижения абсолюта всегда наступает спад. Таков принцип этого мира. Изменилась ли после этого моя эрекция? Не помню. С тех пор ее, кажется, просто не случалось ни разу. Но если случалась, наверняка не самая полноценная. Скорее, категории «Б», как малобюджетное кино. Даже вспомнить не о чем. Наверное.

И что же, теперь моя эрекция будет всегда второсортной, если случится вообще, а вся оставшаяся жизнь — тоскливой, как затянувшиеся сумерки? Видимо, это неизбежно. Такова расплата за счастье осознавать, что по крайней мере однажды я все-таки испытал их — Абсолютно Идеальные Эрекцию и Оргазм. Как случилось с автором «Унесенных ветром»: если хоть раз достиг чего-то великого — сиди и радуйся этому до гробовой доски.

Допив виски со льдом, Тэнго расплатился, вышел из заведения и побрел себе дальше. Дул сильный ветер, холодало.

Прежде чем законы этого мира совсем размоются и всякая логика потеряется окончательно, нужно найти Аомамэ, думал Тэнго. Ничего другого я, наверно, не желаю так сильно. Ведь, если я не найду ее, зачем вообще тогда жить на свете? А ведь она была здесь, в Коэндзи, еще в сентябре. Так, может, и сейчас где-то неподалеку? Да, доказательств нет. Но ему остается лишь верить в такую возможность. Аомамэ где-то здесь, совсем рядом. И в свою очередь тоже ищет его. Так одной половинке разрубленной монеты требуется вторая.

Тэнго поднял голову и посмотрел на небо. Но лун не увидел. Отыщу-ка я место, откуда их видно, решил он тогда.

Глава 13

УСИКАВА

Так вот как начинают с нуля?

Внешне Усикава был чересчур приметен. Ни шпионом, ни соглядатаем его не наняли бы никогда. Даже пожелай он затеряться в толпе, его нелепая наружность все равно бросалась бы в глаза, как сколопендра в стакане с йогуртом.

То ли дело его семья — родители, два брата и сестра. Отец всю жизнь держал частную клинику, где мать вела бухгалтерию. Братья с отличием окончили медицинский; старший теперь работал в столичной больнице, младший стал научным сотрудником института. Когда отец ушел на пенсию, старший унаследовал его клинику в Ураве . Оба брата женились, у каждого по ребенку Младшая сестра отучилась в американском вузе, вернулась на родину и работала переводчиком-синхронистом. Ей уже тридцать пять, но пока не замужем. Все — худые, высокие, с правильными чертами лица.

И только сам Усикава был среди них исключением — во всем, начиная с обличья. Низкорослый, коротконогий, с огромной приплюснутой головой и курчавыми волосами, фигурой похож на кривой огурец. Глаза навыкате — будто всегда испуганные, ненормально толстая шея. Густые брови чуть не срастались на переносице, точно две гусеницы, жаждущие совокупления. В школе учился отлично, хотя и не по всем предметам. Особенно плохо давалась ему физкультура.

В своем породистом семействе он всегда был паршивой овцой. Фальшивой нотой, что нарушает гармонию в хоре. На любой семейной фотографии его физиономия резала глаз, будто он затесался в кадр по ошибке.

Родня Усикавы всегда поражалась, как в их семье могло появиться столь не похожее на них дитя. Тем не менее произошел он из той же утробы, что его братья с сестрой. Мать часто жаловалась, что именно его роды принесли ей больше всего страданий. Уже лишь поэтому было ясно, что никто не подбрасывал новорожденного Усикаву в корзинке к двери их дома. Когда же Усикава родился, кто-то сразу же вспомнил, что двоюродный брат его дедушки был головастым, как Фукускэ . Во время войны он работал на металлоперерабатывающем заводе в столичном округе Кото, где и погиб при бомбежке весной 1945 года. Этого родственника отец никогда не встречал, но его фотография сохранилась в семейных альбомах. Взглянув на снимок, все сразу поняли, в кого уродился младенец. Разительное сходство этих двоих наводило на мысли о перерождении. Видимо, та же карма, что вылепила дедова кузена, и произвела на свет Усикаву.