Моя душа - элизиум теней

Оглавление

В своей книге «Ликвидация неграмотности» тов. Крупская дала такую характеристику нашей работы: «Петроградский Внешкольный отдел работает очень хорошо и интенсивно, но делает ошибку, не вовлекая рабочие массы в широкую организацию этого дела». Этот недостаток, свойственный, по словам тов. Крупской многим отделам, она оправдывает отсутствием опыта в общественно-организационной работе, который «мы, россияне», при царском режиме не могли получить.

В конце июля того же 1921 года у нас организовалась служебная поездка в Гдов, куда я, разумеется, взяла своих девочек. Эта поездка оставила у всех участников самое приятное впечатление. Гдов – старинный, живописный город с остатками крепостных сооружений, старинной церковью прекрастной архитектуры. Занятия, которые проводили с местными учителями, намеченными в ликвидаторы, у меня лично отнимали мало времени. Моя задача состояла в сообщениях информационно-организационного порядка. Мы с Олей и Ниной захватили с собой запасы селедок и всякого носильного тряпья и все это выменивали – на яйца, сметану, творог, – путешествуя по соседним деревням, и этим пополняли довольно плохие клубные обеды и ужины. Истощены мы были невероятно, и эта поездка хорошо поддержала нас.

Особая привлекательность Гдова – его фруктовые сады. Жители с особой любовью культивировали в них превосходные сорта яблок. Домик, в котором мы жили, стоял как-раз напротив церкви и был окружен фруктовым садом. К концу августа яблоки поспевали. На наше счастье погода стояла теплая и солнечная. Лежим, бывало, с книгой под яблоней, и с дерева все время падают вокруг чудесные, спелые яблоки.

7. А. Ф. Кони

Конец 1921 года отмечен у меня работой в кружке по изучению особняков. Кружком руководила тов. Черепнина, муж ее был братом композитора. Я собрала большой материал для экскурсии по Шуваловскому особняку на Фонтанке, обработала его и сделала доклад на собрании кружка. Черепнина одобрила сделанную мною работу и просила приготовить статью для напечатания. Но никогда не увидела света моя статья. Мне едва удалось провести две-три экскурсии со школами малограмотных, как особняк перестал существовать и был использован для других целей.

Это само по себе маленькое событие, не оставившее никаких осязательных следов, было для меня поворотным пунктом всей моей последующей жизни. Меня охватила жажда знаний и постоянная потребность работать над их расширением. Как бы интересна ни была служебная работа, у меня всегда была другая, которой я всегда отдавала часы отдыха.

Поэтому незаменимым приобретением было для меня знакомство с Анатолием Федоровичем Кони, культурнейшим и образованнейшим человеком своей эпохи. Прекрасная библиотека, дружеские советы и руководство во всех областях знаний – все это я имела до самой кончины моего дорогого друга. В конце 1919 года, когда я работала в Дошкольном подотделе, мне предложили организовать в бывшем Николаевском госпитале культурно-просветительную работу для служащих. Задача для того времени очень неясная. Администрация госпиталя предоставила все дело на мое усмотрение, высказав только несколько очень туманных пожеланий. Для организации литературного кружка мне порекомендовали Анатолия Федоровича Кони, с большим успехом выступавшего тогда со своими воспоминаниями о писателях-современниках. Я решила пойти к нему с предложением взять на себя руководство кружков, а в случае несогласия рекомендовать кого-либо вместо себя.

Он жил на Надеждинской, д. 5, в доме, на котором сейчас висит мемориальная доска. Я вошла в большой, просто и хорошо обставленный кабинет. Из-за письменного стола поднялся мне навстречу с ласковой улыбкой приветствия маленький сгорбленный старик. Через полчаса этот некрасивый, искалеченный старец совершенно очаровал меня.

Человек, всесторонне образованный, с большим, хорошим юмором, он владел в совершенстве даром интересного собеседника. Ум, как живой родник, пронизал каждое его слово. Анатолий Федорович как-то сказал мне, что Александр III, не любя его за вольнодумство, говорил: «Кони самый умный человек в России». В разговоре с простыми, средними людьми Анатолий Федорович не только не уничтожал их своим превосходством, а умел нащупать и найти вопросы, их интересующие, разговорить их и заставить подняться в собственных глазах.

Через два года нашего знакомства Анатолий Федорович в открытке с очень удачной фотографией Толстого написал мне:

«Дорогая Евгения Алексеевна, в моем дневнике за 1919 год стоит так под 11 января: была у меня гжа Вейтбрехт с предложением чтений в Николаевском госпитале. Милое и умное явление. Значит вот уже два года – и это явление остается неизменным. Благодарю судьбу, пославшую мне ее, – и шлю лучшие пожелания с Новым Годом по старому – Благодарный А.Ф.».

Анатолий Федорович спутал даты – но это неважно.

Возвращаюсь к работе в Николаевском госпитале. Кони не взялся за чтение лекций по литературе со служащими госпиталя. Очевидно, их культурный уровень казался ему неподходящим для его бесед. Через несколько дней я получила от него письмо:

«Многоуважаемая Евгения Алексеевна. Согласно Вашему желанию горячо рекомендую Вам подателя сего профессора Якова Мироновича Магазинера, моего сослуживца по Петербургскому университету, человека обширных юридико-политических знаний и умеющего говорить с самой разнообразной аудиторией. Очень приятно было бы когда-нибудь повидаться. Я бываю дома по воскресеньям от часа до двух. Искренне преданный Кони».

Моя совместная короткая работа с Я.М. Магазинером в госпитале составила во мне самое приятное впечатление. Он пришелся там «ко двору», умело организовал занятия, интересные и доступные для низкого уровня служащих.