Вересковая принцесса

Оглавление

Она залезла в сумку и вытянула оттуда маленький плоский пакет.

— Ну, из-за чего я, собственно, пришла. Здесь чулки, дюжина, которые я для вас заказала в Р. Их только что доставили, а завтра портниха принесёт костюм.

— Не давайте себя провести, фройляйн; тут никак не может быть дюжины! — вскричала Илзе, взвешивая пакет на своей широкой ладони; по объёму он был как раз на одну пару чулок из пресловутой овечьей шерсти. Она отвернула край пакета, и оттуда показался край тончайшей ткани.

— Та-ак — ну, замечательно! — сказала она мрачно. — Теперь малышка будет бегать по К. всё равно что босиком… Это, конечно, благородные вещи, но они никогда не попадут в стирку — после первой же прогулки они отправятся прямиком в помойное ведро… Плакали денежки моей бедной госпожи!

Она резко развернулась и пошла в свою комнату.

— Не давайте сбить себя с толку, малышка, — сказала Шарлотта решительным тоном. — Я уже годы не ношу никаких других чулок, и даже если фройляйн Флиднер будет десять раз на дню морщить свой маленький носик по поводу так называемого мотовства… У меня чувствительная парижская кожа, а вы должны считаться с вашим положением — и баста!

Она убежала, а я со стеснённым сердцем последовала за Илзе. Она, сняв шляпу и отложив свой сборник псалмов, с покрасневшим лицом стояла перед цветочным столом в моей комнате. Он выглядел неухоженным и заброшенным. Я с самого начала смотрела на цветы неодобрительно и совсем их не поливала, хотя Илзе строго обязала меня это делать. Сейчас роскошные цветы сиротливо поникли.

Илзе не сказала ни слова и только показала мне на дело рук моих, и тут во мне проснулся дух противоречия.

— Да какое мне дело до этого стола? — сказала я злобно. — Я не понимаю, почему я должна мучиться с этими цветами? Я не просила их у господина Клаудиуса — зачем он велел поставить их мне в комнату? Вот пускай он и позаботится, чтобы их поливали!

— Да… Становится всё лучше и лучше! — сказала она бесцветным голосом. — Роскошные чулки на ногах и неблагодарность в сердце. Леонора, ты больше не вернёшься в Диркхоф, и — мне тебя не надо!

Я громко вскрикнула и бросилась ей на шею — её голос словно кинжалом пронзил моё сердце.

— Голубкой называла тебя твоя бабушка, — горько продолжала она; — прекрасной голубкой… Знала бы она, что скрывается за этим фасадом, она бы…

— Назвала бы меня чёртом, — сказала я, гневаясь на саму себя. — Да, да, Илзе, у меня злое, чёрное сердце, но я этого не знала, и для меня это тоже полнейшая неожиданность..

18

На следующее утро отец сказал мне, что принцесса Маргарет ждёт меня сегодня к шести часам. Позднее явился её слуга и тоже сообщил мне время моего визита — принцесса, очевидно, не доверяла памяти моего отца. Он, кстати, со вчерашнего дня выглядел ещё более рассеянным и погружённым в себя, чем обычно. Вчера после обеда некий чрезвычайно элегантно одетый господин с ящичком под мышкой поднялся в библиотеку и пробыл там довольно долго; а когда позднее отец отправился к герцогу, то он даже забыл со мною попрощаться. Я услышала его шаги и выбежала в холл. На щеках отца горел лихорадочный румянец, его глаза неестественно блестели, а волосы были совершенно растрёпаны — как будто он всё время запускал туда пальцы.

А сейчас наступило время обеда. Я почти не могла есть; я была угнетена и подавлена — от страха перед принцессой, которая представлялась мне исключительно в золотом платье и с усыпанной каменьями короной на голове. К тому же меня сегодня беспокоил отец. Он не съел ни кусочка; глядя вдаль пустыми глазами, он катал по столу хлебные шарики. Он, видимо, боролся с собой, не решаясь что-то сказать. Его взгляд периодически задерживался на лице Илзе, которая беззаботно, с большим аппетитом ела, неустанно повторяя при этом, что нигде нет такой разваристой картошки, как в Диркхофе, потому что там песчаная почва.

— Дорогая Илзе, я хочу кое о чём вас попросить, — внезапно заговорил отец — его голос звучал так отрывисто и принуждённо, как будто слова с трудом слетали с губ.

Она подняла взгляд от тарелки и посмотрела на него.

— Не правда ли, вы привезли с собой ценные бумаги, оставленные в наследство моей умершей матерью?

— Да, господин доктор, — сказала она настороженно и отложила вилку.

Он полез в нагрудный карман и осторожно достал оттуда некий предмет, завёрнутый в бумагу; его руки дрожали и глаза блестели, когда он его разворачивал — там лежала роскошная памятная монета огромного размера.

— Посмотрите, Илзе — что вы на это скажете?

— Красота, — ответила она, одобрительно кивая головой.

— И представьте себе, она стоит смешные деньги. За три тысячи талеров я могу приобрести настоящее сокровище, которое оценивается знатоками в двенадцать тысяч. — Его обычно мягкое, спокойное лицо приобрело сейчас какое-то экстатическое выражение. — Это первый удачный случай в моей жизни; до сего дня я добивался всего очень тяжело, через большие жертвы, — но сейчас у меня нет под рукой свободного капитала… Дорогая Илзе, я буду вам обязан по гроб жизни, если вы сможете выделить мне три тысячи талеров из доверенных вам денег. Леоноре это совершенно не повредит, поскольку я даю вам слово, что монета минимум в три раза дороже, чем запрошенная за неё сумма.

— Да, да, возможно; но скажите мне, она действительна? — спросила Илзе, постукивая пальцем по монете, что вызвало у отца своего рода нервный тик.

— Что вы имеете ввиду? — медленно спросил он.

— Ну, примет ли её продавец, если ею заплатить?