Собачий бог

Оглавление

"Вот когда надо сказать спасибо «Горсвету», — подумал Бракин, радуясь тому, что фонари как раз на этом отрезке не горели.

Он пригнулся и побежал к дому Аленки. Не останавливаясь перед воротами, пробежал дальше, ухватился руками за штакетник, и перескочил через него, сразу уйдя по колени в снег. И только тут сообразил, что на дороге нет больше окровавленных трупов и собачьих шкур.

В доме с этой стороны окна не горели. Бракин пошел в обход, за угол, и здесь увидел в окне слабый отсвет; свет горел на кухне и проникал в комнатку, где спала Аленка.

Бракин обогнул еще один угол, и теперь уже увидел свет за плотно задернутой занавеской. Здесь снова был штакетник — пониже. Бракин вышел через калитку на дорожку и прошел к входным дверям. Поднялся на крыльцо, прислушался.

Вдали о чем-то галдели милиционеры, — слов не разобрать. В доме было тихо. Тишина стояла и в соседних домах.

Бракин на всякий случай, ради порядка, зажег на секунду фонарь и глянул под ноги. На крыльце темнело несколько пятнышек крови.

«Черт, я же просил бабку никого не пускать!» — Бракин не решился звонить в дверь и вернулся на дорожку. Встал напротив кухонного окна. Занавеска была плотной, но все же время от времени на ней возникала тень. Тень бабки. Кажется, бабка вела себя как обычно — то ли что-то стряпала, то ли убиралась.

Напрягшись, Бракин простоял еще несколько минут. И наконец, расслышал звонкий голос Аленки. А потом — повизгивание и лай.

Он снова вернулся на крыльцо. На всякий случай сунул руку в карман, разворачивая промасленную бумагу. Другой рукой нажал кнопку звонка. Трель раздалась где-то далеко-далеко, за двумя стенами.

Пришлось подождать, пока бабка решилась открыть внутреннюю дверь.

— Кто там? — тихо и тревожно спросила она.

— Откройте, это я, свой.

— Кто "я"? Какой «свой»? Ворота заперты, а хорошие люди через заборы не лезут.

— Не лезут, — согласился Бракин. — Но если бы я начал в ворота стучать, милиция услыхала бы.

Бабка ничего не ответила. Видимо, убедилась в том, что открывать не стоит. Потому что, надо полагать, хорошим людям милиции бояться некого. Она уже почти прикрыла дверь, как вдруг раздались радостное повизгивание и лай. Бракин мгновенно узнал свою боевую подругу Рыжую.

— Рыжик! — громким шепотом позвал он.

За стеной завозились. Потом послышался чистый голосок Аленки:

— Дядя квартирант, это ты?

— Да я же, я!

— А ты у кого квартиру снимаешь?

— Да у Ежовых!

Бракин понял, что Аленка решила устроить ему проверку. Но Рыжая взлаивала, пыталась протиснуться на веранду, и вообще делала всякую проверку затруднительной.

— Ну ладно, баба, открой, — сказала Аленка.

— А вдруг это опять тот бабай? — громко спросила баба.

— А бабаями только пугают. Бабаи добрые — ты же видела.

— Ничего я не видела… — вздохнула бабка и Бракин с облегчением услышал, что она подошла к наружным дверям.

Когда дверь открылась, Бракин слегка попятился: перед ним в луче света, пробивавшемся из кухни на веранду, стояла маленькая хлипкая фигурка бабки с огромным топором в руке.

— Ну, заходи, сказала она и попятилась. — Только не балуй: топор видишь? А в доме еще две собаки!

Рыжая внезапно пролезла у нее меж стоптанных войлочных туфель и с визгом бросилась Бракину на грудь.

— …Так вот скрозь ворота и прошел. Положил Тарзана на крыльцо, — рядом Рыжая крутится, тявкает. Я сижу. Велено же: никого не пускать, — баба сидела за кухонным столом с узкого краю. Напротив нее сидел Бракин, а за широким краем, рядком — Аленка и Андрей.

— Баба так бы и не выглянула, да я уговорила. Потому, что Тарзан вдруг тявкнул, да жалобно так! А я же его голос сразу узнаю, — вмешалась Аленка. Она прямо сияла от счастья. У Андрея на лице попеременно выражение блаженства сменялось выражением крайнего недоумения.

Тарзан, обернутый в пальто Бракина, лежал у печки. Рыжая — рядом, ближе к порогу. У Тарзана была забинтована голова, и из-под повязки сочилась кровь. И еще — смешно торчало одно ухо. Расцарапанная морда была обильно смазана «зеленкой», передние лапы тоже забинтованы.

Это уже Аленка его лечила, — догадался Бракин.

— Значит, — уточнил он, — кто-то пробрался к крыльцу с раненым Тарзаном в руках и с Рыжиком, позвонил, оставил собак, а сам исчез?

— Ну да! — радостно подтвердила Аленка и лукаво взглянула на Бракина. Бракину почудилось, что Аленка знает, кто этот таинственный «кто-то».

Надо будет выйти, посмотреть следы, — подумал Бракин. Не Коростылев же решил вдруг проявить милосердие?

И оставался важный вопрос: куда делись овчарки, которые, кажется на самом деле были людьми? То есть, куда делись люди? Причем, если судить по окровавленной шкуре, один из них был вынужден бежать в образе человека.

Поди разберись: то ли шкуры магические, то ли это просто фокус с переодеванием, вроде ряженых колдунов.

— Ну что, собачка, досталось тебе? — спросил Бракин, участливо наклонившись к Тарзану.

Тарзан открыл мутноватые глаза, слегка клацнул челюстями. Дескать, досталось, да еще как.

Бракин взял на руки Рыжую, — она немедленно и мгновенно облизала ему все лицо, — Бракин не успел отклониться.

— Ну-ну, целоваться потом будем, — сказал он. — Дай-ка я тебя осмотрю для начала…

Осмотрел. Кажется, ей тоже досталось: один глаз заплыл почти как у человека, но кости были целы, и крови на ней не было.

Цыганский поселок

Густых прятался в штабелях стройматериалов, приготовленных под строительство нового дома. Он ждал. В доме, где сейчас находилась дева, окна были освещены, и глухо слышалась разноголосая цыганская речь, перемешанная с русскими словами.