Горящая колесница

Оглавление

109

Парень словно боялся, что его перебьют, и говорил очень быстро. Возможно, он хотел выговориться и таким образом поскорее забыть прошлое, неожиданно напомнившее о себе.

— Мы остановились в гостинице, в Касикодзима. Только вот с погодой не повезло: день выдался пасмурный, и закат над заливом Аго мы так и не увидели. Я сказал Кёко, что мы ещё не раз сможем сюда приехать. Мы отдыхали в своём номере, а потом вдруг в два часа ночи вижу: Кёко не спит, стоит у окна. Я её окликнул, а она говорит: «Красиво, луна выглянула».

Курата устремил взор в небо, словно пытаясь снова увидеть тот же самый пейзаж.

— Тучи рассеялись, и на небе сиял месяц. Я, конечно, посмотрел наверх, а вот Кёко смотрела вниз, на золотую дорожку в тёмной воде: «Смотри, месяц упал в море. Он растворится, и будет жемчуг». Словно маленькая девочка. Вид у неё был такой, будто она вот-вот расплачется. Я думал, что это из-за избытка чувств, но, может быть, я ошибался. Может быть, она предчувствовала, что ожидало нас после свадьбы.

«Вряд ли», — подумал Хомма. Тогда Кёко была по-настоящему счастлива. Гнетущие мысли оставили её. Плакала она от счастья.

Но чувства Кураты тоже можно было понять. И не Хомме упрекать молодого человека за то, что он пытается придать смысл каждому несущественному эпизоду, хоть как-то смягчить чувство вины за то, что не смог уберечь свою любимую.

Уверовав в то, что Кёко сама сомневалась в их будущем, парень пытается смириться с тем, что произошло. Он хочет убедить себя в том, что это была судьба, что им с Кёко суждено было расстаться, что он не мог ничего изменить.

Пусть он так и считает. Кто же хочет знать, что ему не посчастливилось?

Только вот брошенная им Кёко Синдзё не считала, что её сделал несчастной злой рок.

— Я действительно любил Кёко. Могу вам поклясться. — Сказав это, Курата, видно, успокоился и замолчал.

Хомме незачем больше было задерживаться, поэтому он коротко попрощался и повернулся, чтобы уходить. Открывая зонтик, он вдруг услышал за спиной голос:

— Всё в порядке, получается? — Дождь капал парню на лицо, и он беспрестанно моргал. — Я всё пытался вспомнить, откуда отец Кёко звонил ей в последний раз. Кажется, вспомнил!

Оказалось, что звонок был из Намидабаси.

Намидабаси. Так называют барачный микрорайон в Санъя, это в Токио.

— Там устраиваются на ночлег подёнщики со всего города.

— Да? — пробурчал Курата. — Наверное, это очень унылое место.

— Да. Вы правы.

— Так вот что такое Намидабаси… Потому Кёко и сказала, что ей стало больно, когда она услышала.

Когда Хомма в последний раз поклонился на прощание, ему показалось, что в глазах Кураты что-то блеснуло.

Может быть, ему лишь показалось. Может быть, Хомме просто очень хотелось, чтобы Курата всё ещё был способен на слёзы.

24

Женщину, о которой рассказал Курата, звали Каору Судо. На бумажке был написан её адрес в Нагое: район Морияма, квартал Обата. Хомма навёл справки по номеру телефона, но такого дома не оказалось. Пришлось съездить туда самому и потратить целых полдня. От разносчика газет Хомма узнал, что госпожа Судо переехала два года тому назад.

Придётся снова просить Икари об услуге — пусть выяснит её новый адрес.

Когда Хомма приехал в Токио и вошёл в квартиру, был уже час ночи. На кухне горел свет, у круглого обеденного стола, спиной к Хомме, сгорбившись, сидел Тамоцу. Похоже, он что-то разглядывал, да так увлечённо, что даже не услышал, как вошёл Хомма.

— А вот и я!

Он застал парня врасплох: коленки Тамоцу взлетели вверх и стукнулись о крышку стола.

— Как вы меня напугали!

— Ну извини, извини. — Хомма расхохотался.

Пока он ездил в Нагою и в Исэ, Тамоцу жил у них в Мидзумото, пытаясь выяснить что-нибудь о Сёко. Ходил в «Торговое предприятие Касаи», в бары «Голд» и «Лахаина», беседовал с бывшими коллегами Сёко, опрашивал соседей по дому в Кавагути и в Кинситё, в апартаментах «Касл».

Когда Хомма в командировке, он всегда, хотя бы раз в день, непременно звонит домой. В этот раз он особенно тщательно следовал заведённому обычаю, поскольку Сатору перед отъездом высказал ему свои обиды. Теперь Хомма вспомнил, что когда он на днях звонил домой, Исака принялся расхваливать Тамоцу, как-то уж очень восторженно. Говорил, что тот очень славный молодой человек, на редкость аккуратный и работящий.

— Когда у них родился первый ребёнок, он сам стирал пелёнки! Говорит, что чувствует себя нахлебником, и всегда за собой посуду моет. И так у него это хорошо получается!

Исака явно был растроган, и он считал, что такие замечательные ребята, как Тамоцу, вырастают, если «нынешнюю молодёжь» правильно воспитывают.

— Как Сатору переживал из-за собаки! Совсем замкнулся мальчишка. А побыл с Тамоцу — и вроде повеселел даже.

За это и Хомма был благодарен Тамоцу. После гибели Склероза голосок Сатору уже не был таким звонким, как прежде, исчезла ребяческая живость и всегдашняя готовность радоваться. Хомму это очень заботило.

— Тамоцу, чем это ты так увлечён? Что с тобой?

Парень, который только что весело хохотал, потирая ушибленные коленки, сразу сделался серьёзным:

— А вот посмотрите. Как вы думаете, что это?

Увидев на столе раскрытый фотоальбом, Хомма сразу догадался, что это такое.

— Неужели выпускной альбом?

Тамоцу кивнул:

— Наши с Сии-тян выпускные альбомы. Вот, все они тут детский сад, начальная школа, средняя, старшие классы…

Действительно, на столе были разложены четыре альбома разной величины и с разными обложками. Альбом выпускного класса старшей средней школы был раскрыт.