Горящая колесница

Оглавление

Ну а та, что украла имя Сёко Сэкинэ, знала про загадочное «что-то»? Что именно в Сёко Сэкинэ привлекло её?

Сегодня утром все мысли Хоммы опять вертелись только вокруг этого, и, хотя перед ним лежала раскрытая газета, он ничего не смог прочесть. Больше того, уголок газеты угодил в чашку с кофе. Он хлопнул себя ладонью по лбу — нельзя же так! «У тебя голова болит?» — тут же спросил его сын. Сатору помнил, оказывается, что Тидзуко, которую мучили мигрени, иногда вот так похлопывала себя по вискам.

И это ещё не всё. Некоторые маленькие привычки Тидзуко тоже продолжали жить в их сыне. В такие, как теперь, холодные месяцы года Тидзуко переодевалась в пижаму, разом освобождаясь от всех слоёв одежды: белья, блузки, свитеров. На следующее утро она показывала чудеса мастерства, снова натягивая на себя всё разом. Ей так безупречно удавался этот фокус, что нельзя было не поразиться, но смотреть на это Хомме не нравилось. Прежде всего, он считал, что это способ для ленивых. Он даже не раз делал жене замечание, но она и не думала исправляться, только смеялась: «Да ведь холодно же! Ты бы сам попробовал разок — так гораздо теплее».

Но у Хоммы так не выходило: у какого-нибудь слоя — либо фуфайки, либо рубашки — непременно «убегал» рукав. Даже если и удавалось успешно всё натянуть, было как-то неудобно, и дело кончалось тем, что он всё снимал и надевал заново.

«Да просто ты не гибкий!» — от этих слов Тидзуко в памяти остался неприятный осадок. Назвать это обидой было бы преувеличением, но всё-таки зря она так говорила. Ему и раньше так казалось, и теперь.

Ну а прошлой осенью — да, кажется, именно тогда — Хомма заметил, что и Сатору делает точно так же, как когда-то Тидзуко. Вот это был сюрприз! Пока мать была жива, мальчик старательно снимал и надевал каждую одёжку одну за другой — сказывалось, наверное, что Хомма вечно ворчал по этому поводу. Но после нескольких лет без Тидзуко сын вдруг стал поступать в точности как она. Сам-то Сатору этого, конечно, не осознавал. Когда Хомма ему рассказал, он даже глаза вытаращил от удивления.

Мёртвые оставляют следы — в тех, кто продолжает жить. Не может человек прожить жизнь и не оставить после себя «улик». Точно так же сброшенная одежда хранит тепло живого тела, а между зубьями расчёски остаются волосы… Обязательно где-нибудь что-нибудь останется.

Должна же была Сёко Сэкинэ оставить что-нибудь после себя! И вот поэтому он направляется сейчас в город Уцуномия, отдавшись скорости поезда-экспресса северо-восточной ветки, — наверное, и Сёко так ездила. А ещё сидела в этом поезде и смотрела на мелькающие за окном пригороды та самая женщина, которая взяла себе имя Сёко. Ведь для того, чтобы превратиться в Сёко, она наверняка захотела съездить на её родину — запастись информацией.

Да, и вот ещё…

«Сёко-тян рассказывала, что, когда её мать упала с лестницы, первой обнаружила это какая-то молодая женщина, она и вызвала «скорую помощь»».

Забегать вперёд не следовало — Хомма старался себя осадить, но всё равно ему трудно было удержаться от предположении: «А не могла ли фальшивая Сёко, покачиваясь в вагоне экспресса, направляющегося в Уцуномию, строить в это время планы убийства?»

Убрать мать и превратиться в дочь — неужели она всё рассчитала наверняка.

15

Вокзал был новёхонький. А Уцуномия-то, оказывается, современный город!

Выходов из здания вокзала было два — на восток и на запад. Чтобы разведать обстановку, Хомма прогулялся по галерее, соединяющей западное и восточное крыло, заглянул в торговый комплекс. Атмосфера там была в точности как в универмагах где-нибудь на Гиндзе или в Синдзюку. Товары — одежда и прочее — по ассортименту, расцветкам, дизайну не отличались от таких же вещей в крупных столичных магазинах, — по крайней мере, так показалось Хомме.

Во время этой своей прогулки он обратил внимание на объявления: «Требуется персонал». Такие бумажки были приклеены к стеклу и в ресторанах, и в кафе, и даже в одном из бутиков. Стало быть, нехватка работников здесь точно такая же проблема, как в центре Токио.

Это спальный пригород, из которого люди ездят на работу на экспрессе «Синкансэн». Значит, теперь этот город оказался уже в черте мегаполиса.

Десять лет назад, когда Сёко было восемнадцать, наверное, ещё никто так не думал. Однако это и тогда был не маленький город, пусть и провинциальный. «И что её так потянуло в Токио?» — недоумевал Хомма. Если бы она хотела учиться дальше — это дело другое. Но ведь она же и в столице, когда девять лет назад туда перебралась, устроилась работать в фирму, которая расположена на окраине, в округе Эдогава.

В здании вокзала было чисто и очень оживлённо, навстречу двигался непрерывный поток людей. Но иностранцы не попадались, и это, пожалуй, составляло единственное отличие от Токио. Те иностранцы, которые приезжают, как говорится, «на заработки», направляются либо в большие города вроде Токио и Осаки, либо совсем уж в глушь — в какие-нибудь курортные местечки, на горячие источники. По крайней мере, женщины. Для них Уцуномия — ни то ни сё, то ли слишком далеко, то ли слишком близко.

Когда Хомма, выбрав тот выход из здания вокзала, где было более людно, прошёл через турникеты и оказался на улице, ему первым делом бросился в глаза большой пешеходный мост. Может, мостом и нельзя это назвать, скорее, пешеходный переход на высоких опорах. Такие часто бывают возле вокзалов в тех городах, где останавливается экспресс «Синкансэн», и вдоль северо-восточной его ветки, и вдоль центральной, Хомма посмотрел сквозь просвет в бетонных перилах: внизу был автобусный терминал. Конечно, имелся и стенд с указанием мест посадки на автобусы различных направлений, но уж очень там всего было много, уж очень всё было непонятно — Хомма так и не разобрался, как ему доехать в квартал Итёдзака. В конце концов, он опять прибегнул к услугам такси.