Горящая колесница

Оглавление

1987 год, 20 мая

Токио, квартал Тюо, Гиндза 9-2-6,

корпус «Санва» восьмой этаж,

Юридическая контора

Мидзогути и Такады.

Доверенное лицо Сёко Сэкинэ,

адвокат Горо Мидзогути».

Хомма поднял глаза и посмотрел на Курисаку.

— Она объявила себя банкротом, — сказал тот.

— И что ты сделал, когда узнал об этом?

— Я спросил у Сёко… — пробормотал Курисака.

— …Действительно ли речь идёт о ней?

— Да.

— Когда ты спросил её?

— Пятнадцатого.

— Но ведь тогда это всё ещё могло оказаться ошибкой?

— Я так и подумал. Вернее, я на это надеялся, — страдальчески покачал головой Курисака. — Вот почему я показал эту бумагу Сёко.

Хомма ещё раз взглянул на листок:

— И после этого она исчезла?

Курисака кивнул в ответ.

— Когда ты ей показал это, она что-либо отрицала?

— Нет, только побледнела.

Теперь дрожали не только уголки губ молодого человека, но и его голос.

— Найдите её, — сказал он тихо. — Только на вас, Хомма-сан, вся моя надежда. Если я обращусь в детективное агентство, то родители могут что-то заподозрить. Я ведь всё ещё живу вместе с ними. А если из агентства станут звонить мне на работу, это тоже будет неловко.

— Детективное агентство, говоришь?

(Понятно, если родственник позвонит, так это не страшно. Полицейский в отставке, у которого свободного времени хоть отбавляй… Что с него возьмёшь?)

— Я просто хочу поговорить с Сёко. Когда я показал ей эту бумагу, она сказала, что по ряду серьёзных причин не может всё объяснить сразу, что ей нужно время. Я согласился, потому что доверял Сёко. Но уже на следующий день её и след простыл. Дома нет и на работе не появлялась.

Покачивая головой при каждом произнесённом слове, Курисака продолжал с жаром, так, словно Сёко Сэкинэ сейчас сидела прямо перед ним и он обращался именно к ней.

— Ни слова в своё оправдание не сказала, у нас даже не было ссоры! Это уж слишком! Я хочу, чтобы она сама мне всё объяснила, хочу, чтобы мы это обсудили, только и всего. Я вовсе не собираюсь её в чём-либо обвинять. Но сам я не справлюсь с поисками: ничего похожего на записную книжку Сёко не оставила, её друзей и знакомых я не знаю. Как мне её найти? Но ведь вы, Хомма-сан, с этим справитесь? Я вас умоляю, найдите Сёко!

Он на одном дыхании выплеснул своё горе, и даже когда добавить ему было уже нечего, челюсти его всё ещё двигались, словно колёса заводной машинки, которые продолжают крутиться после того, как игрушка перевернулась. Когда его челюсти смыкались, раздавался характерный скрежет: Курисака скрипел зубами.

Хомма молча наблюдал за ним, а в голове его боролись два взаимоисключающих желания. Не то чтобы между ними шла ожесточённая битва, но они бросали друг на друга косые взгляды, пытаясь разгадать следующий ход противника.

Первое желание — это чистое любопытство, то, что называют «профессиональной болезнью»… Исчезновение молодой женщины само по себе — не редкость. В городе женщины пропадают так же часто, как крышки от придорожных мусорных бачков. Но чтобы с исчезновением молодой женщины было связано банкротство?! О таком Хомме ещё не приходилось слышать. Бывает, что люди всей семьёй устраивают ночной побег. Но чтобы женщина, одна, бежала не от мужчины, а от долгов…

«Хотя нет, — поправил сам себя Хомма. — Раз Сёко объявила себя банкротом, то долги её должны быть аннулированы. Или твои долги продолжают существовать, даже если ты обанкротился?»

На самом деле гораздо сильнее любопытства было другое чувство — горькое и неприятное. Тидзуко всегда была очень ласкова с Курисакой, а тот даже не пришёл на похороны, потому что ему якобы было некогда. За три года парень ни разу не дал о себе знать, не удостоился выразить соболезнования хотя бы по телефону. А теперь, когда речь идёт о его проблемах, даже метель не помеха, чтобы обратиться за помощью. Эгоист!

Курисака умоляюще посмотрел на Хомму. Заметил, видно, что тот всё молчит и молчит. Похоже, он только сейчас наконец-то соотнёс своё положение и теперешнее состояние Хоммы.

— Хомма-сан, вы, наверное, ещё не совсем поправились и передвигаться вам тяжело?.. — робко спросил он.

— Ничего подобного! — отрезал Хомма.

Курисака опустил голову, словно смутившись:

— Мать говорила, что в вас стреляли…

— Ты хорошо осведомлён.

Дело было вовсе не громкое. Газеты не стали печатать об этом длинных репортажей. Один мелкий воришка (запугивал людей ножом, но никогда не решался его применить) обирал закусочные и бары, которые открываются после полуночи. Вот, собственно говоря, и всё дело. Так вот, этот трусливый грабитель в качестве своего рода амулета носил за пазухой дешёвый переделанный пистолет.

Когда воришку пришли арестовывать двое полицейских, он направил револьвер на одного из них и, как потом объяснил, «без намерения выстрелить, просто от растерянности» нажал на курок. Увидев, что пуля действительно вылетела, «перепугался до чёртиков», от страха «потерял голову и выстрелил ещё раз». Вот и всё происшествие. Будучи тем самым полицейским, которому преступник «от растерянности» прострелил колено, Хомма тоже считал это дело пустяковым. Когда этот трус выстрелил во второй раз, переделанный револьвер, столь же криводушный, как и его обладатель, взорвался, и грабителю оторвало пальцы на правой руке. Узнав об этом, Хомма лишь слегка усмехнулся, разглядывая свой гипс и представляя себе все те послеоперационные осложнения, какие ещё могут его ожидать. Если уж говорить начистоту, то в госпитале, где процедуры были более мучительными, чем сейчас, Хомма не раз пожалел о том, что не позлорадствовал тогда от всей души.